Отсыревшие спички отказываются повиноваться - всему виной красивые, но старые резные оконные рамы, снег забивается в щели, и влажность в доме от этого еще больше, чем от нечиненной крыши.  Он ставит мокрую посуду на сушилку как раз тогда, когда я достаю из шкафа сухую; кое-как насыпаю ему крохких гранул кофе и сахару, а новую порцию опрокидываю из ложки на стол, когда он порывисто, резко обнимает меня сзади за плечи.  Эффект не заставляет себя долго ждать; как по мановению волшебной палочки; закрывая глаза, когда он зарывается носом в мои волосы, я неожиданно вспоминаю давний, запавший в душу телефонный разговор с другом, который тогда только уехал в другой город на заработки и не замедлил там по этому случаю влюбиться до беспамятства и взаимно в какую-то малознакомую сотрудницу.  "И как поживаете?" - спросил я.  "Поживаем охуенно!" - бурно-радостно похвастал он.  Мне всегда было довольно неясно, что обычно происходит со влюбленными людьми от момента встречи до расставания или свадьбы, в смысле, чем они занимаются, о чем говорят, как проводят время - не могут же они все время выполнять традиционную культурную программу для влюбленных - и поэтому позволил себе полюбопытствовать, что же они делают в свободное от работы время.  "Ебемся", - коротко ответил он, а когда я уточнил - и все? - то услышал вдобавок недоуменное: "Ну, а что тут еще поделаешь?".  Мне было всего лет семнадцать, отчего я наивно решил, что они не вполне подходят друг другу, а, вероятно, на самом деле вообще друг друга не любят, только хотят, может быть.  Сейчас же, когда он стоит и дышит мне в шею, а его руки - у меня на плечах, сквозь пелену совокупности состояний и этого чертова-безымянного меня вдруг осеняет - это, скорее всего, лучшее решение, потому как полное взаимопроникновение возможно только в сексе и при совместном употреблении.  А совместное употребление доступно далеко не всем и, кроме того, в отличие от секса почти всегда имеет свою отдачу.  Комната снова стартует плавное движение по кругу, шатко покачивается и по мере разрядки аккумулятора погружается во все больший полумрак.  Не могу сказать, чтоб подобное озарение радовало меня хоть в какой-то степени; скорее, совсем наоборот.  За нашими спинами тяжело бахает; Руд шумно выдыхает, покусывая мой выступающий под затылком позвонок.  Ассоциации бредово-товарным составом сменяют друг друга; отвлекаясь на мягкое шуршание закипающего чайника, совершаю машинальные попытки высвободить правую руку, чтобы доделать кофе, и задаю вопрос:
     - Чем пахнет?
     - А? - рассеянно переспрашивает Руд, слегка отстранившись и перемещая ладонь мне под локоть. 
     - Чем от меня по-твоему пахнет?
     - От тебя? - пауза.  Суровым щелчком возвещает о своей кончине основной источник света, окуная помещение в любый моему сердцу подрагивающий сумрак.  - Теперь от тебя пахнет совсем не так, как раньше. 
     - Я знаю, - Господин Очевидность.  - Потому и спрашиваю. 
     - . . Сексом.  И кровью. 
     - Кровью? - удивляюсь - об этом доселе еще не слыхал, и последнее определение на мой взгляд еще хуже первого.  Скоро, наверно, придет-таки пора пить моющие средства и занюхивать стиральным порошком. 
     - Ну да.  Если не считать. .  - по нарастающей его заглушает тонкий вой блестящего свистка, и я поспешно поворачиваю ручку на плите.  - Если не считать никотина - на вкус и запах, потому что ты слишком много куришь.  Свежей кровью.  Как на бойнях бывает. 
     Что-то скребется неподалеку от наших ног - все слышнее по мере того как успокаивается проклятая посудина с кипятком.  Вероятно, под полом за время отсутствия хозяйственных владельцев уже успели завестись крысы.  Плюс двадцать к пене за отключенный свет. 
     - На бойнях.  А точно не мясом?
     - Да нет же, каким еще мясом, - раздражается Руд и, прервав контакт, отступает за моей спиной на несколько шагов.  - Мне ли не знать, чем ты пахнешь.  Я кроме этого запаха уже месяц ничего толком не чувствую, где только ни бываю. 
     Последнее заявление, брошенное с безразличной небрежностью, ставит в тупик, заставляя задуматься над тем, что я, может, и впрямь воспринимаю его отношение ошибочно со своим прибитым тревожным пессимизмом.  В конце концов, с полковником все происходящее случается в некотором роде даже первее, чем со мной.  Разливаю по чашкам горячую воду; кофейная пена - единственный эстетический плюс растворимого суррогата - мешаю, беру блюдца и разворачиваюсь, чтобы отнести напиток к столу.  Свеча в поллитровой банке стоит на кухонном шкафчике у бесполезного холодильника, светит больше по верхам, поэтому понять, что там с нашей новой знакомой стряслось, отсюда возможным не представляется - видны только темные очертания лежащего задом вверх тела и неестественно отъехавшей под стол ноги - короткая юбка, чулок в различимых складках. 
     Тренькаю фарфором о столешницу; опустившись на прежнее место, тянусь за сигаретной пачкой.  Некоторое время Руд еще стоит, склонясь и без особого интереса оглядывая неясный силуэт нашей гостьи, а после присоединяется ко мне.  Закуривает. 
     - Вот тебе и "пушер проверенный", - глядя в стол, подводит он угрюмый итог. 
     Ну, что ж.  Методом проб и ошибок ученым наконец удалось установить.  Хочется спиртного.  Где-то на втором этаже, кажется, должны были еще сохраниться остатки коньяка - если Волков не нашел - но идти на поиски пока лень. 
     - Любо-ой эксперимент рискует закончиться провалом, - тяну я, а на ум снова приходят слабые ассоциации с колюще-режущим, биомеханическим.  - А ты на бойнях бывал когда-нибудь?
     - Пойти сейчас, накормить этой дрянью - так его, гандона, уж и след, поди, простыл, - невпопад отвечает Руд, косо щерясь - гримаса, ничего хорошего, как правило, не предвещающая, но мне всегда нравилась.  Выразительно и лихо. 
     - Да подожди кормить, - возражаю я.  Бойни уже прочно застряли палкой в колесе обсессий.  - Может, ей и не плохо вовсе, а наоборот - более чем хорошо? Ты же не проверил даже, а?
     - Люди, которым хорошо, - после паузы мрачно отзывается он, тщательно всматриваясь в чашку.  - Как правило, не имеют свойства валиться ни с того ни с сего бездыханными. 
     - Хм.  А она точно не дышит? Ты уверен?
     Подняв на меня взгляд, полковник устало кивает - уверен.  Отхлебываю еще кофе, тычу в замызганный хрусталь пепельницы бычок, снова поднимаюсь. 
     - А не думаешь, вдруг овер?
     Обхожу стол, тянусь к покрывшейся причудливыми парафиновыми сталактитами банке и, оснащенный светом, направляюсь к девице. 
     - Овер? Мне в первый раз и то больше ставили, какой уж тут может быть овер, - говорит Руд, прикуривает новую - клац сияющей зиппы, а я ставлю тару на пол у одной из трех ножек стола - резко выступает из темноты ничком лежащее тело, из-под растрепавшихся лохм слабо виднеется судорожно сведенная кисть, чулочная нога в сапоге отброшена и неуклюже вывернута, другая - согнута, сокрыта под животом, приподнимая над грудью таз.  Вот уж точно - паршивенький американский триллер, дешевый сюжет, никакой остроты - девицыно равновесие прочно установлено на плечах и сиськах, и мне приходится приложить немалое усилие, чтоб перевернуть ее лицом вверх.  Гулко стукает об дерево пятка, бряцают женские часики.  Глаза подопытной закрыты, от мокрой щеки тянется к лужице на полу вязкая нитка слюны - не обошлось без пены.  Тени скачут по напудренной коже, придавая безучастному женскому лицу скорбное выражение.  Пальцы путаются в волосах, липнут ко влажной шее, которую я щупаю в поисках пульса.  Все глухо.  Показатели по нулям.