- Ну что, Марат, дело сделано, а? – победоносно засмеялся Петр. 
     
     Марат не отрываясь смотрел на фигуру в углу.  Петр медленно обернулся.  Панаид с мучительно разинутым, как от удушья, ртом, с чугунным взглядом, отяжелевший, чужой, - Мария прикоснулась пальцем к ледяной поверхности. 
     
     - Так это был Панаид?! Почему же ты молчал, Марат! – Петр со страхом смотрел на статую.  – Ведь он живой! На этой ступени объективации его дух навсегда останется пленником плоти! Даже Призрак не смог бы его освободить!
     
     - Ты ошибаешься, Петр, - нехотя проговорил Марат. 
     
     - Что ты хочешь сказать?
     
     Марат засмеялся. 
     
     - Что это?! – вскрикнула Мария. 
     
     Петр мгновенно отскочил.  В дверях стоял Марат.  Прижатый к стене, Петр перебегал взглядом с одного человека на другого.  Его лицо покрылось синюшной бледностью. 
     
     - Что происходит? Он успел это сделать? – кивнув на Петра, обратился к Марии вошедший.  Ни слова не говоря, нона попятилась.  – Я опоздал, да? – мрачно повторил Марат. 
     
     - В саду войска, - сообщил вбежавший Мальчик. 
     
     - Ты объективировал Панаида? Ты чуть-чуть ошибся, да? – начал понимать Марат.  – А где же Призрак?
     
     - Не будь смешным, Марат, - бросил стоявший у стены.  – Откуда взялся мальчик?
     
     - Это мой сын, - ответила Мария. 
     
     - Это твой сын! – вскричал Призрак, как будто проснувшийся после долгого сна, как будто очнувшийся в сплошном лесу мерцающих миражей, как будто едва родившийся и изумленный, он замер, и все миры вселенной, - жемчужное ожерелье, кольцо Нибелунгов, - встали вокруг, исполненные одного и того же желания, ожидания горького сюжета, готового вновь повториться здесь, в августе, в голубиной России, гудящей пчелами, - у него перехватило дыхание, - «Ты простишь меня?» - прошептал. 
     
     Мальчик тряхнул головой, засмеялся, и ребячий смех в колокольчиках как будто разрядил на миг занывающий угрозами воздух. 
     
     - Тот самый ребенок, о котором я тебе рассказывал, - виновато кивнул Призрак Марату. 
     
     - Август, двенадцать лет, - нерешительно произнес Марат. 
     
     Они переглянулись. 
     
     - В саду солдаты, - напомнил Петр. 
     
     - Им покажется, что это две большие птицы взлетели, - Марат повернулся к Мальчику.  – Нам пора. 
     
     - Что вы задумали? – Мария притянула сына к себе. 
     
     - Мария, ему грозит опасность.  Я спасу Мальчика, - самоуверенно сказал Марат. 
     
     Глаза Марии сумасшедше блеснули:
     
     - Это тебя ищут солдаты! Ты хочешь заслониться от пуль моим сыном!
     
     - Послушайте, - вдруг заговорил Мальчик, серьезно и тихо, - скоро все закончится.  Мы ведь не только люди.  Не надо бояться. 
     
     Призрак облегченно вздохнул.  С минуту все молчали и слушали, как на крыше воркуют голуби. 
     
     - Чтобы потом вернуться и начать сначала, и все повторить, ничего не забывая, как муравей на обруче, - кисло усмехаясь, проговорил, наконец, Призрак.  – Дева, дитя, дорога в дыму, снова и снова. . . 
     
     - Нет, - замотал головой Мальчик.  – В этот раз на самом деле все.  Дурной сон окончится, цепь будет разомкнута, наконец. 
     
     - Значит, правда! Я верил в это.  Я всегда верил в это, переползая из одного существования в другое, преступая законы раввинов и раджей, смеясь над священными манускриптами. . .  Некоторые из нас достигали все же освобождения?
     
     - Но ты был как все, слуга уступки.  Покорно месил грязь, называл судьбой мелодраму. . . 
     
     - Я много раз мечтал заняться наукой, - заметил. 
     
     Мальчик пренебрежительно скривился:
     
     - Качества, которыми люди наделяют мир, имеют отношение лишь к вам самим.  Под упорным взглядом материя приобретает структуру, становится зернистой, и тогда ее можно измерять, дробить, исследовать.  Но стоит отвернуться, и мир возвращается к крупным мазкам, достаточно крупным, чтобы свести на нет все заклинания науки. 
     
     - Мы теряем драгоценное время, - пробормотал Петр. 
     
     Призрак внимательно посмотрел на него:
     
     - Так ты думаешь, занятное существо, что благодаря своей дьявольской способности к вторичной объективации – только этим живые отличаются от мертвых – ты навсегда лишил меня общества моего бедного оруженосца?
     
     - Петр самый умный из нас, твоих учеников, - осторожно вступился Марат. 
     
     - Разум не может служить критерием развития, - отрезал Призрак.  – Мышление является функцией речи и служит лишь дальнейшей объективации.  Панаид, - негромко окликнул он.  - А впрочем, пусть это сделает Мальчик.  Только без шумовых эффектов, чтобы моя робкая Мария не испугалась. 
     
     Мальчик приблизился к соляной статуе.  В глазах его был холодок равнодушия. 
     
     В этот раз Мария не испугалась.  Она помнила, как исчез Марат.  Пузырящаяся плазма с чавканьем и свистом исчезла в щелях пола.  В воздухе стали проступать очертания Панаида.  Запахло чем-то неприятно знакомым.  Тяжело шаркнув больной ногой, растерянно улыбаясь, Панаид шагнул к ним.  И тут же рухнул, загребая под себя воздух, на одной ноте затянул недоуменно-страдальческое «Аа-ы-ы.