С внезапным страхом Мария покосилась на притихшего рядом Мальчика.  У него лицо шпиона, посланного сюда, в здешний мир, чтобы следить за ней.  Вот почему так неуютно в этом синем взоре.  С подозрением взяла в руку крохотную ладошку.  Плоть, готовая разорваться, как драпировка декорации.  Мальчик улыбнулся.  Посланец смерти, да? Ты пришел, чтобы сменить меня, значит, пора готовиться в дорогу. 
     
     Время и люди бегут, как облака бегут по небу.  В палисаднике снова цветут георгины.  Сигарета Валентина прочертила густую синеву сумерек. 
     
     - Расскажи мне о себе, Мария, - негромко попросил.  Мы живем вот уже год, а я тебя совсем не знаю.  Иногда ты кажешься ребенком, а иногда – мудрой, как медведица, и опасной.  Как ты жила до меня?
     
     - До тебя у меня была собака по имени Чара.  Мы ходили в лес, глазели на зайцев.  У Чары были длинные ноги и драчливые челюсти.  Однажды принесла в зубах перепелку и мы чуть не поссорились на почве пацифизма.  Она была хорошей подругой.  Как-то раз встретили волка.  После короткого знакомства он влюбился в Чару.  Выл по ночам около дома.  Чара стала бледна.  Нам запретили гулять.  Ее заперли.  Это ужасная история.  Все-таки она вырвалась, по рыхлому снегу побежала к нему.  Волк вспорол ей брюхо после первой брачной ночи.  Когда мы нашли ее, труп уже окоченел.  Я ненавижу волков. 
     
     - А потом, когда стала взрослой, чем ты занималась?
     
     - Я росла, Валентин.  Или не росла.  Читала книги, любила деревья, училась самой себе.  По утрам пила крепкий кофе.  В изумленье бродила по городу после бессонницы.  Печатала на машинке скверные стихи. . . 
     
     - Я хотел спросить. . . 
     
     - Ты хочешь знать, кто мои родители, где я работала, с кем спала? Но разве это относится ко мне? Разве это делает нас, а не случайные впечатления, блики, младенческие причуды? Конечно.  Я говорю чепуху.  Человек должен быть приколот, как бабочка.  К своему ярлыку.  Иначе слишком много душевных сил потребовалось бы нам, чтобы понимать друг друга. 
     
     - Прости.  Это условности, но. . . 
     
     - Расскажу тебе один случай, - перебила – это было давно.  Какие-то люди обучали меня тайнам восточных религий.  Мы переезжали с места на место, кажется, занимались запрещенными вещами.  Скоро я узнала все, что можно было знать.  Как если бы червь изучал прямохождение.  Долгие недели тянулась мука немоты плоти.  Мозг не мог обучить тело.  В какой-то гостинице на двузначном этаже вошла в номер, быстро закрыла за собой дверь, легла на пол и. . .  Мной управляла странная самоуверенность.  Как перевернутое насекомое с минуту барахталась, наконец поднялась над полом.  Стоило сознанию изумиться, и упала, но легко взлетела вновь.  Я парила, как подвешенная в магнитном поле, когда вошел мой учитель.  Вдруг выяснилось, что чудеса не входят в программу школы, что меня обязательно нужно убить.  Я стояла на подоконнике.  Это были решительные люди, и мне ничего не оставалось, как прыгнуть.  Внизу копошилась детвора.  Белые панамки стремительно росли, а меня не покидала радость.  Полет продолжался, поэтому я не разбилась, а только потеряла сознание, которому пришлось тут же вернуться, потому что уже торопились ко мне, чтобы удостовериться или добить. 
     
     - И что же потом?
     
     - Потом изнуряющая погоня по осенним улицам незнакомого города.