Я пришел к нему спустя семь лет и первое, что увидел на его лице, - удивление.  Третий раз при встрече со мной. 
      Он был другим.  Я понял, что он уже привык к такой жизни; привык смотреть на небо сквозь решетку, привык страдать от холода, голода и одиночества в своей камере, которая наверняка обросла его вещами. 
      -Сколько у нас времени? - спросил я у надзирателя, худощавого человека с усталым и в то же время внимательным взглядом. 
      -Два часа. 
      -Большое спасибо. 
      -Я буду за дверью. 
      Только сейчас я заметил, что стол, к которому был прикован наручниками Бесков, был крепко привинчен к полу. 
      Железная дверь со страшным грохотом захлопнулась, будто отрезая путь назад.  Навсегда. 
      Но это навсегда зависело от меня, от одного только меня, и я чувствовал себя кем-то очень значительным, вершителем судеб. . . 
      Мы не сказали друг другу ни слова.  Я сел напротив него и смело встретил его взгляд, который почти ничего не выражал.  Пожалуй, - только смятение.  Он просто не знал, как себя вести.  Иногда Бесков смотрел на заколку моего галстука, на которую падали с трудом пробившиеся сквозь решетку лучи весеннего солнца.  Мне казалось, что блеск заколки завораживает его. 
      -Я пришел для того, чтобы проститься с тобой, - сказал я наконец, позволил себе встать и направился к проему в толстой стене, которое никак нельзя было назвать окном. 
      Я не спешил, потому что все рассчитал по минутам, предусмотрел все неожиданности и все варианты диалога.  Или монолога (как получится). 
      -Мне осталось прояснить некоторые детали, - продолжал я, - и тогда все встанет на свои места.  Более того, - я намерен внести ПОЛНУЮ ясность.  Это касается нас двоих и больше никого.  Остальные мертвы, и после этого разговора умрут еще люди.  Может быть, это будем мы с тобой, но возможен и другой вариант: много-много невинных жертв.  Все зависит от нас и от того, что произойдет здесь за эти два отпущенных нам часа. 
      Я повернулся в его сторону.  Он не смотрел на меня, сохраняя ту же позу.  Вспомнились бандерлоги и Каа.  Я - конечно же - Каа. 
      БЛЕСК.  ЗАКОЛКА.  ГИПНОЗ. 
      У меня не было другого выхода. 
      -Итак, ты - убийца.  Ты сидишь за убийство трех детей.  Ты помнишь, как это было?
      Бесков лишь кивнул головой.  Да, он помнил. 
      -Мы уже говорили с тобой, и я не хочу напоминать обо всем этом.  Ведь это не ты сделал, а кто-то другой.  Моя совесть мучила меня семь лет, и вот я решился.  Тогда, когда ты близок к свободе.  Именно сейчас.  Мне было нелегко ждать так долго. 
      -Чего Вы хотите от меня?
      Солнце поглотила туча.  Я сел напротив него, глядя ему прямо в глаза. 
      -Я ничего от тебя не хочу.  Мне нужно лишь поговорить с тобой обо всем ЭТОМ.  Ведь я не могу вести такие разговоры со своей женой или любовницей.  Я не могу говорить об этом со своими детьми, друзьями, знакомыми. . .  У тебя был интересный почерк: прокалывать иглой глаза своих жертв.  Ты боялся их взгляда, боялся, что они укажут на тебя, узнают тебя в толпе.  Но ведь они же мертвы.  Чем они могут навредить тебе?!
      -Вы уже задавали мне эти вопросы! - его лоб покрылся испариной. 
      Я решил дать ему передышку и отвел от него взгляд. 
      -Мне нужно знать лишь одно, - способен ли ты еще на что-нибудь подобное?! Кстати, ты куришь? Я помню, что раньше не курил.  А как теперь? Может быть, ты попробуешь что-то новое?!
      Бесков страдал, но еще держался.  Он чувствовал в моих словоизлияниях логику, но не видел ее.  Он вообще ни в чем не видел порядка. 
      Я продолжал:
      -Мне помнится, первым был мальчик.  Ты его задушил, раздел и надругался над телом.  Конечно же, - выколол глаза.  Я знаю, что на самом деле это не первая твоя жертва.  Мы оба это с тобой знаем.  Просто это был первый со сформировавшимся почерком.