С фермы в долине доносился собачий заливистый лай.  "Улики вам нужны, - угрюмо думал Свенельд,- Вот они, улики. . .  А если всех троих раскидал сам старик, тогда Мстислав не из Гнезда, а Свенельд тупица.  - Рука, напряженно державшая пистолет, дрогнула. 
     
     - В кого целишься, следопыт? - насмешливый голос за спиной.  Свенельд взметнулся. 
     
     - Брось! - руки Мстислава были пусты, он смотрел исподлобья, солнце косо падало на лицо, большая оранжевая бабочка трепетала, кружа вокруг, и Свенельд убрал пистолет.  Голова его была ясной.  Кто бы он ни был, Мстислав не даст себя уложить так, глаза в глаза.  А Свенельд должен жить.  Слишком дорого стоят Империи воины.  Он не знает и не хочет знать, что таится за человеческим обличьем Мстислава, если он не человек. . .  Как будто у Свенельда есть выбор! Меч Империи, безгрешное оружие в руках рока, вот кто он. 
     
     - Нервы сдают.  Проклятый старик голову заморочил! - оправдывался Свенельд.  - Ну что, рукопись у тебя?
     
     Мстислав покачал головой:
     
     - Не такими руками ее надо брать.  Будем надеяться на панночку. 
     
     - Разве она Наведенная? - Свенельд опешил.  Не ждал он этого. 
     
     Мстислав кивнул. 
     
     - Несколько дней придется жить в лесу. 
     
     "Как звери, следя каждое движение друг друга" - с горечью подумал Свенельд. 
     
     Они ждали Оксану в эту ночь, но не пришла. 
     
     Не без тайного умылся Инший усадил Оксану записывать под диктовку новые главы. 
     
     "Боги, как идея внеутробного мира - в душной клетке творимого, подручного, неотделимого от человека, что его плоть.  Жажда познания? Нет.  Даже не самопознания, но самоугождения.  Наука, искусство - предметы только внутреннего употребления, никакого отношения к реальности не имеющие.  Что есть? Огонь, животворящий и гибельный! Все космогонические теории - лишь мифологическое переложение естественного стремления жизни к экспансии.  Рощ, закатов, озер – нет и не было!
     
     Явь человеческая от не-яви отличается пространственными и временными характеристиками, то есть характеристиками самого сознания.  Основа квантования времени – период пульсации внимания.  Будь разум организован иначе, структура времени была бы иной.  Линейное мышление европейца определяет линейную структуру его времени, резко отличную от цикличного времени цивилизаций Востока. 
     
     Ощущение пространственной границы - проекция того же ритма интуитивной длительности: границы нет, но есть потребность в конечном, и поверхность - ответ на такую потребность.  Существует ли что-нибудь, кроме пространства-времени, на что бы мог положиться человек в поисках реальности? А разве не ближе к реальному сознание, источник видимого мира? Разве кто-нибудь изучает модель, имея рядом сам предмет? Но, занявшись моделями, как можно разделять тела и галлюцинации, творения одного и того же разума? А разделяя - объединять: смертных; Наведенных, вдохнувших чужого огня, лишенных воли, но устремленных, разумных, но слеповедомых; мертвых, чьи тела не распадаются мгновенно лишь благодаря нашему назойливому несведущему взгляду, мертвых, которые уже где-то родились, а мы их все оплакиваем; касту юдега, чьи миры менее доступны нам, чем придуманные математиками области, их, не узнающих наши лица, наши рощи, мы называем братьями; и, наконец, Высших, полубогов, если боги сущи, бездушных и любимых нами - мы называем людьми, когда трава и зверь нам понятнее и ближе!"
     
     Мелкий бисер букв торопливо разбегался по странице.  Держа тетрадку на коленях, Оксана записывала наполовину непонятный диктант.  В детстве у нее был друг - под звон слов вспоминала - синеглазый Светозар, смазливый и дикий.  Он жил напротив, если крикнуть, то слышно с балкона, где казнил игрушки, сбрасывая, как птенцов, на асфальт с фонарями.  "В конце концов им надоест разбиваться и они научатся летать", - сурово останавливал ее, плачущую.  Нелюдим был, поздно, обернувшись, узнала, что это его сторонились, его глаз, злых и светлых.  С ней он был тих.  Одиннадцать лет им исполнилось и флейта метели на улице, когда пришли за ним в капюшонах надвинутых снежных.  Светозар хохотал как сумасшедший.  Его отец, большой и добрый, ползал перед пацаном на коленях, все пытался целовать руки, Светозар отталкивал его ладошками и хохотал, хохотал. . .  У стены мать его прыгающими губами молилась - какому богу, о чем?. .  Снег таял и стекал с плащей на ковер.  Покашливая, поздравили плачущих.  Они видали и не такое, не удивишь, служба! Серебряно струились откупные, одна монета все не могла закатиться, чеканный профиль качался.  Следили глазами, замолчав.  Заплатив за мальчика-Высшего, закутали Светозара в плащ, он волочился за ним, как шлейф королевского платья, за руку повели через темный двор к машине. 
     
     "Где он теперь?" - теребила Оксана взрослых.  - "В Детинце, детка".  Крылами машет, круги сужает, кольцо золотое на нем, суженном.  Почему он ей снился крылатым?. .  Через месяц мать Светозара в упор расстреляли с проезжавшего грузовика.  Сестренку Высшего увезли в имперский закрытый питомник, а отец стал юдегой.  После смерти он велел непременно отослать его череп Светозару, ведь сейчас модно делать чаши из черепов.  Какой-нибудь мальчик на улице казался ему похожим на Светозара и он полз по снегу, клича: "Сыночек, соколеночек мой!" А Оксана ходила за ним, сопливая, тянула с земли и плакала от стыда и жалости. 
     
     Потом отец Светозара исчез.  Кто-то видел, что его увезла имперская машина.  Он не был буйным, чтоб усыпила ампула милосердная, значит, о нем вспомнил его мальчик, его Высший, и увез в тот вольный город у реки Сухоны, где, тихий, он будет бродить, предаваясь счастливым грезам. 
     
     Она продолжала записывать:
     
     "Материальное тело - лишь точка пересечения множества взглядов: под пристальными очами пустота приобретает форму.