Четвертый все время наступал на собственные крылья, волочащиеся по мокрой глине, оскальзывался и едва не ронял гроб из рук.  Ясь и сам не понял, как он оказался на месте четвертого, но потом уже было поздно.  Они внесли гроб, поставили на землю, кто-то подходил прощаться, клал цветы.  Кто-то плакал в сторонке.  Ясь нерешительно взялся за крышку гроба и вдруг увидел, что покойник ему ободряюще улыбается.  Он кивнул, как бы сам себе -- все должно быть естественно, и закрыл крышку.  Кто-то заколотил, гроб опустили, кинули первую горсть земли.  В толпе раздавались всхлипы новоиспеченной вдовы.  Мелькали белые платочки.  Застывшие фигуры были неотличимы от черногранитных или мраморных памятников. 
      Наконец, могила была зарыта, плита водружена.  Кто-то подошел и сел в изголовье, изображая плачущего ангела, даже крылья приспустил.  Вдова возжелала прочесть над плитой краткую речь – про хорошего мужа и замечательного отца, квалифицированного работника и просто человека.  Толпа опустила головы.  Ясь обернулся и увидел, как тень одобрительно качает головой и в нужный момент приподнимает руку, управляя действом. 
      Вдова свернула затянувшуюся речь, извинилась и заторопилась к выходу, прижимая к глазам платочек.  Толпа побрела следом, все такая же понурая, но уже оживающая.  Отойдя на порядочное расстояние, она и вовсе оживилась и уже бодренько направилась в буфет, где предполагался банкет. 
      Ясь остался стоять.  Ему-то торопиться было некуда.  Кто-то похлопал его по плечу. 
      -- Неплохо.  Неплохо.  Я посмотрю вас потом… на днях.  Зайдите ко мне.  – тень хлопнула крыльями и ее смыло порывом ураганного ветра.  Наверное тоже поспешил на банкет – обсуждать и осуждать плохую работу.  Ясь спустился к границе кладбища, туда, где был обрыв к речке, сел на краю и стал кидать камешки вниз. 
      Вот сейчас бы рывком нырнуть вниз, а перед самой водой распахнуть крылья… ветер в лицо и восторг… ах, как жаль, что люди не летают.  В такие моменты, как сейчас, почему-то очень хочется чуда.  И на пороге смерти, пусть даже и чужой, до ужаса хочется жить. 
      Клен толкнул его в бок. 
      -- Ну что ты загрустил? Это просто похороны. 
      -- Не знаю.  Не могу поверить, что я сам его закопал, что я его нес.  И мне даже показалось, что он улыбается.  Зачем я только пошел.  Ты знаешь, оказывается это страшно, когда понимаешь, что ничего уже не вернуть.  Что он так и останется там, в земле.  Что я никогда больше его не встречу в коридоре.  А ведь я его практически и не знал. 
      -- А ведь ты его практически и не знал.  Чего ты убиваешься?
      -- Знаешь, я вот сейчас только понял смерть.  И наверное, только сейчас осознал жизнь. 
      -- Все будет путем.  МЫ не умрем.  Умирают те, кто этого хочет. 
      -- Я не хочу.  Мне это вовсе не нравится.  Как представлю, что ты будешь стоять над моей могилой и бросать мне в лицо землю…
      -- Я закрою крышку, не переживай, -- сказал Клен.  И в этот момент настало утро, уборщица включила свет.  Одновременно погасли забытые светильники и жирно зачадили.  Клен помог Ясю встать. 
      -- Ну вот и все. 
     .