Один глаз на уродливом лице был без зрачка, и мне казалось что этим бельмом он проникает в самую мою душу. 
     
     Отец рассказал нам что когда-то Бабай работал кочегаром на паровозе.  Работа эта адская, и требовала много сил.  Однажды Бабай не выдержал напряжения, лег и заснул прямо на угольной куче.  Когда пришел его напарник, то страшно разозлился на нерадивого филиппинца, набрал лопатой горсть угля из топки, и высыпал Бабаю прямо на лицо. 
     
     На счастье, рядом стояло ведро с водой для чистки топки.  Бабай вскочил и вылил его на себя, затушив огонь.  Бабай больше не смог продолжать кочегарить, но начальник депо решил не увольнять исправного работника, оплатил лечение и стал давать тому разные мелкие поручения, которые выполнялись ответственно и прилежно. 
     
     А когда мой отец подыскивал себе охранника и садовника в одном лице, то сразу заприметил обожженного филиппинца.  Так Бабай стал частью нашей семьи. 
     
     Несмотря на кажущуюся однообразность и скукоту будничных дней, выходные дни проходили ярко и запоминающе.  Отец купил рыбачью лодку с подвесным мотором, и мы частенько рыбачили сома и карпа в Ред-ривере, или ходили на щуку в соседних озерах и притоках.  Родители каждый месяц посещали Королевский балет, и брали меня с собой.  Денис наотрез отказывался от “дурацких танцулек “ – как он предпочитал называл балет.  Зато ему полюбился, новомодный, по тем временам, вид развлечений: Кинематограф. 
     
     Синематеки все больше и больше привлекали к себе публику, и особенно молодежь, которой наскучил провинциальный театр и балет.  Имена Макса Линдера и Чарли Чаплина все чаще можно было услышать из уст прогрессивной молодежи. 
     
     А потом наступила зима.  Декабрь обрадовал нас первыми морозцами и свежим снежком, из которого мы с братом не поленились в первый же день вылепить несколько жутких фигур.  Потом целый месяц, до Рождества, мы развлекались бросанием снежков, катанием на лыжах и санях. 
     
     Но в начале января погода ухудшилась, и уже редко доводилось “поймать” приятные и солнечные безветренные деньки, когда можно было прокатиться на санях или лыжах.  Иногда температуры доходили до минус тридцати и ниже, а ветры были такими сильными, что старые деревянные балки дома скрипели и стонали словно чудовища из потустороннего мира. 
     
     Всё больше времени мы проводили дома за чтением книг и разными настольными играми.  Из граммофона доносились звуки заунывных мелодий.  Денис с головой погрузился в учебу.  Близких друзей у него по прежнему не водилось, и большинство времени он проводил за учебниками и школьными заданиями. 
     
     Однажды ночью, после того как родители уже уснули, ко мне в комнату прокрался Денис и потряс меня за плечо. 
     
     -Вставай дурень, пошли, я тебе кое- что покажу. 
     
     Уже через пять минут я, подгоняемый любопытством и тычками брата, натянул на себя ватник и сапоги из оленьей шкуры.  А еще через минуту мы прокрались к выходу и вышли на мороз. 
     
     Я на всю жизнь запомнил ту холодную ночь.  Когда под нашими подошвами хрустел снег словно пережаренная картошка фри, а морозный ветер подпевал низким шепчущим воем.  Тогда я впервые в жизни почувствовал что такое настоящий страх.  Но я шел, схватив брата за широкий кожаный пояс его толстого пуховика, перебарывая желание рвануть что есть сил обратно в теплую кровать. 
     
     А брат тащил меня к краю дома, прямо к маленькой пристройке, где жил Бабай.  Я увидел в миниатюрном окне тусклый мерцающий свет, и мне стало еще страшнее.  Брат заставил меня подкрасться к самому окну филиппинца, и мы осторожно заглянули во внутрь. 
     
     Я тогда чуть не обмочил штаны от страха, и если бы Денис не зажал мне рот своими вязанными рукавицами, я обязательно бы завопил. 
     
     Комната была уставлена сотней свечей.  Посередине комнаты, на шелковом коврике, спиной к окну странно скрестив ноги, сидел полураздетый Бабай.  Вся его спина была покрыта загадочными рисунками и письменами.  Можно было различить голову дракона, в кривых зубах зажимающего голубку.  Вдоль позвоночника извивалось пёстрое тело змеи с раскрытой пастью и страшными клыками, с которых стекала кровь. 
     
     Перед ним на невысокой тумбочке стояла статуэтка, в неровном свете отливающая золотом.  Филиппинец периодически складывал руки перед собой, и по еле заметному шевелению его челюстей, можно было сказать что он читает про себя какую-то свою молитву. 
     
     -Вон гляди дурень, как он молится своему Богу, а может
     
     и самому Сатане. - Сказал брат шёпотом, состроив страшную гримасу. 
     
     В этот момент я переступил с ноги на ногу, и снег подо мной громко заскрипел.  Бабай, по видимому что-то почуял.  Его спина выпрямилась, он наклонил немного голову, словно прислушиваясь, а затем резко повернул к нам свое изуродованное лицо.  В мерцающем свете, его обожженная кожа казалось покрыта сотней ползающих червей, а белок невидящего глаза сверкал демоническим светом, проникая сквозь толщину бревенчатой стены.  Губы филиппинца искривились в злобной ухмылке, и мне вдруг показалось что между его изуродованных губ выскользнул раздвоенный змеиный язычок. 
     
     Тогда мы с братом побежали, уже не думая о хрустящем снеге и завывании ветра.  Нам было не до таких мелочей.  Такого страха я не испытывал еще никогда в жизни, и мне почему-то показалось что мой старший брат тоже. 
     
     Глава 3
     
     С той ночи прошло около месяца, и мы с братом больше не рисковали повторять такие вылазки по ночам, стараясь поменьше попадаться Бабаю на глаза. 
     
     Как всегда мать почитала мне перед сном сказки братьев Гримм, погасила свет, и ушла в свою комнату.  Ветер на улице усиливался, и дом издавал протяжные, ноющие звуки.  Хоть меня это уже не пугало как в самом начале, все же я предпочитал укрываться с головой огромным, пуховым одеялом, читать про себя короткую молитву, и только тогда засыпать. 
     
     Разбудил меня странный шум, доносившийся из отдаленного угла комнаты где под сводчатым бревенчатым потолком мансарды стоял огромный шкаф из красного дерева.  Когда мы въехали, родители оставили часть мебели предыдущих хозяев, а этот шкаф был настолько массивен и дорог, что родители решили оставить его себе. 
     
     Я приоткрыл глаза и прислушался.  Звук, казалось прекратился, но уже через мгновение вновь что-то зашуршало и заскрипело в потемках. 
     
     Вначале я подумал что это ветер, но взглянув в открытые ставни сразу отмел эту мысль.  Вьюга давно уже стихла, и в окно светила полная луна, бросая странные тени на блестящий, лакированный пол моей комнаты. 
     
     И вновь послышался этот странный скрип.  Я повнимательней пригляделся к шкафу и замер от ужаса.  Большие, с резной окантовкой двери, на кованных петлях, медленно открывались.  Да так медленно, что заметить это было почти невозможно.  Вне себя от страха, я присел на кровати, подтянув к самому подбородку одеяло и смотрел не мигая на все увеличивающийся проем, который казался мне входом в преисподнюю.