Но в мёртвые лёгкие дым шёл туго.  Юрка закашлялся, выплюнул сгусток чёрной слизи. 
     - Да всё нормально было до вечера, баржу выгрузили, кран заглушили, солярой малость торганули, ну и бухнуть решили.  Борька в магазин на берег сгонял, Танька закуси наготовила.  Сели, пропустили одну, вторую – вышли на палубу перекурить.  А там всё туманом заволакивает, ничего не видно.  И на душе муторно как-то сделалось.  Плюнули, вниз спустились, опрокинули ещё по несколько, только тошнотнее всё делается.  Да ещё Танька с Борькой семейную драму устраивать начали.  Ебаришки херовы! Взял я со стола пузырь и к себе в каюту.  Юрка закашлялся, горлом хлынула чёрная кровь, на палубе образовалась зловонная лужа.  – Ух, блядь! - вытирая подолом майки рот, проговорил он.  – Так вот, захожу я, значит, к себе в каюту, зажигаю свет – а на кровати сидит она, дочь моя, и с куклой играет! Увидела меня – папа, папа! – и на шею мне бросилась.  А тельце то у неё маленькое, худенькое и целует меня.  Только губки то у неё холодные, ведь умерла она два года тому назад!
     Погубил я её, взял с собой на рыбалку, оставил её на берегу, а сам за водкой в магазин.  Прибежал, а она уж утонула, вытащил, а она водичкой захлебнулась насмерть.  Увидел её у себя в каюте и решил – хоть мёртвые, но вместе будем. 
     Дверь в жилое открылась и оттуда вышла повариха Татьяна, живот её был обмотан окровавленной простынёю, на белом лице чёрные кровоподтёки, один глаз полностью заплыл.  В дверях она обернулась и протянула кому-то свою пухлую руку.  Мишка увидел, как в поварихи ладошку вцепились маленькие белые пальчики. 
     - Выходи, выходи Катюша! Воздухом подышишь, да и папа тебя тут дожидается.  Держась за ладошку Татьяны на палубу, неуверенно вышла нарядная девочка лет четырёх.  Озираясь, она увидела Юрия и бегом бросилась к нему. 
     - Катюша, доченька моя! – протянул ей навстречу руки Юрка, подхватив, усадил девочку к себе на колени.  Та, поёрзав немного, устроилась поудобнее и, обняв Юркину шею своим тоненькими ручонками, крепко прижалась к его груди.  Девочка была красива, как бывают красивы дети.  Вот только смертельная белизна кожи, чёрные губы и вселенская тьма вместо глаз, делали красоту эту пугающей.  Когда она взглянула на Мишку, тому стало вдруг холодно. 
     - Красивая она у меня правда? – целуя в гладко зачёсанные волосы на макушке, залюбовался своей дочерью Юрка.  – И нарядная, мы её в этой одежде в гробик ложили. 
     Нарядное платьице пропитывалось сукровицей, стекавшей изо рта и носа распухшего страшного лица Юрки, от его штанов воняло мочой и говном, но девочка казалось, ничего не замечала – она сидела на коленях у любимого папы, она обнимала любимого папу.  Мёртвая девочка на коленях у мёртвого папы - не в силах смотреть Мишка отвернулся.  - «Господи, за что всё это мне?»
     - Привет Михаил – это повариха Татьяна подала голос.  Из-под простыни, поддерживающую её внутренности сочилась зловонная жидкость, растекаясь по палубе
     - Привет. 
     - Ты Борьку случаем не видел?
     - Да вон твой Борька под водой, я его якорем придавил, чтоб не буянил тут, скотина – ответил ей Юрка
     - Где?
     - В якорный клюз посмотри, там, где шпиль, дура. 
     Мишка поднялся, подошёл к корме, заметил, как якорная цепь играет.  Заглянул за борт, на глубине полутора метров шевелилось Борино тело.  Якорь Холла придавил ему живот, не давая всплыть. 
     - Бедненький – жалостливо проговорила подошедшая Татьяна. 
     - Этот бедненький живот тебе вспорол – напомнил ей Юрка. 
     - Дяденька Миша! - звонким голосом прокричала вдруг мёртвая Юркина дочь.  – Иди к себе в каюту, там тебя ждут. 
     - Кто там меня ждёт?
     - А ты иди, там сам узнаешь – Мишка лишь на секунду встретился взглядом, девочкой и ощутил, как проваливается в бесконечную, безысходную пропасть.  Его пробила дрожь.  Он отвёл глаза, огляделся.  Заметно потемнело.  Окружающее пространство то и дело озарялось фиолетовыми вспышками.  Беззвучно сверкали молнии, что-то тёмное пролетело над ними махая огромными перепончатыми крыльями.  Страх все сильнее охватывал Мишку, страх, переходящий в ужас. 
     - Глянь ко, к нам гость к верху жопой с другого крана приплыл! – произнесла все ещё стоящая на корме повариха.  Всю башку из ружья разворотили.  Кажется, Семенычем звали.  Весело там у них там, сходить что ли?
     - Кишки по дороге растеряешь, - съязвил ей Юрка.  Дочка его все смотрела на Мишку: - Дядя! Иди!
      - Ладно -Мишка резко поднялся и решительно направился к входу в жилое.  В дверях он обернулся: все трое молча взирали на него.  (У Юрки глаза побелели и на фоне сине - багрового лица, чёрных губ с торчавшим изо рта языком - все это смотрелось нереально жутко), Каюта Мишки находилась слева от лестницы, в самом углу.  Перед дверью Мишка нерешительно остановился, прислушался, - в каюте было тихо.  Непонятная тоска овладела им.  Секунду постояв, он глубоко вдохнул и резко распахнул дверь.  В полумраке каюты он разглядел сидящую на краешке кровати щуплую фигуру человека. 
     И она была до боли знакома Мишке. 
     - Ну, здравствуй сын! – услышал он чуть хрипловатый голос, и это был голос отца.  И человек, сидящий на кровати, несомненно, был его отцом, умершим семь лет назад. 
     - Здравствуй батя – глухо выдавил Мишка, вглядываясь в лицо отца, но полумрак скрывал его. 
     - Да вот решил всё-таки навестить тебя, а то все собирался.  То тебе недосуг, то мне некогда.  Что в дверях стоишь, иди хоть поздороваемся. 
     Отец встал с кровати и у Мишки точно так же ёкнуло сердце, когда он увидел отца в гробу на похоронах, оттого что года и болезни иссушили отца.  Мишка сделал шаг навстречу они легонько обнялись.  Мишка ощутил еле заметный запах тлена (как тогда, когда отец лежал в гробу, а Мишки поцеловал его лоб прощаясь)
     - Ну и ладно, давай присядем сын.