Переходы Сапфировых Замчищ


     


     Пролог


     


     В каменных переходах Сапфировых Замчищ гулко доносились голоса двух беседчиков.  Редкие факелы доносили однако всполохи своих огней дальше, чем это бывает обычно.  Стены, покрытые глыбами, листами и плитами пронзительно прозрачного сапфира создавали безумный карнавал светотеней, бликов и радуг всех оттенков зеленого.  Бесшумное, сверкающее буйство нарушалось только треском факелов да изредка звуком шагов.  Редкие тени обитателей Замчищей сопровождали своих хозяев, испуганно метаясь из стороны в сторону и дробясь на покрытом белым песком полу. 


     – Я думаю, нам стоит разделить наши усилия по сбору, дорогой синьор. 


     – Что ж, Ваши мысли мне понятны.  И я с ними согласен. 


     – Но нам не хватает составляющих для отдельных направлений, и силовые барьеры готовы только наполовину.  Мерзкие амжи оккупировали окрестности и запускают темные машины. 


     – Время работает против нас. 


     – Да, синьор, и поэтому наша сторона настаивает на запуске создания орды.  Такая сила поможет отразить…


     –вмешательство древних сторон в дела грядущие недопустимо, это нарушит хрупкое равновесие.  – Преломленный свет падал на лица. 


     – Наше милосердие может негативно отразиться на обстоятельствах грядущих расстановок сил.  И, наоборот, поспешная и излишняя жестокость к тем, кто не является, по сути, нашими противниками.  Сближение с тронами помогло бы нам завершить изготовление силовых барьеров. 


     – Сотрудничество с тронами подобно разговору с храпами.  Ты молод духом и не видишь дальше близкого и в стороне стоящего, Керт. 


     Так разговаривали два сирта из касты Ворона.  Власть, находящаяся в их руках, делала их близорукими в разной степени. 


     За оконными пролетами Замчищей сгущались кисельные сумерки.  Восходящая ядовито-желтая луна заливала накидкой света как паутиной обширную территорию на взгорье, занимаемом Замчищами. 


     Замчища – целая система сообщающихся дворцов и зданий, словно вырастающих из гор, затаившихся сейчас, в наступающей ночи. 


     В это время далеко внизу от Замчищей, в Долине Стокичей, на старинном кладбище Сток в могилах начинался праздник Ночной колотушки.  Кроме обитателей мертвелого места названия этого праздника не знал никто.  Даже нежить в окрестности и не подозревала о том, что раз в два года мертвецы просыпались все хором и рассказывали друг другу сны и былые деяния.  Перешептывались и перестукивались, а затевалось это все для одной единой цели. 


     – Ну, что, костушки-жилоньки, как лежалось-моглось да почивалось-спалось? Небось, нашалили-накуражили по гулянкам да кошмарам?


     – Чего-о-о-у-ф-фф… ты-ы-ы-э-хх-х… та-ра-то-о-о-ришь… ма-а-лы-ш? С-сколько-о… ле-е-жи-и-шь… а-а… все-е… не-е… успо-о-ко-о-ишся!. . .  – прошелестел в ответ голос, принадлежавший, казалось, самому кладбищу.  Не сказал, а листва над кладбищем на деревьях прошелестела. 


     – Ты, дедушка Костиций, не греши на Патолишку, ранний он еще совсем, и пяти веков не пролежавши.  Не привык еще, не остепенился, к жизни спокойной не примерился… Ты лучше поведай нам, как думаешь, кого нынче выберем на путехожие?


     – Думается мне, не иначе как Мидника из рода грунов. . .  Оно бы в самый раз было бы… Да и обстоятельства уж больно удобные!. . .  Ух как я то рад был бы… хм… хм… Хххх-ха!


     От этих хмычей встрепенулись ночные жители Стокичей, вздрогнули вспугнутые нежити. 


     И зашумел над кладбищем ветер листвой да травой могильной.  Трижды да еще дважды ошалело ворона прокаркала не по своей воле, и в панике дернула со всей дури прочь от этого жуткого места, в ужасе соображая, кто это ее заставил.  Мчалась, пока не выбилась из сил, и, приткнувшись на ветке к стволу высохшего тополя, замолчала надолго. 


     А в Стоках веселье шло своим чередом.  Пятикрачие вороны означало зачин праздника Ночной колотушки: зашептались молчуны вековые, зализали огоньки кладбищенские, заметались оба цепных духа Охолостиц, дико кидаясь в разные стороны и стремясь вырваться на волюшку да поскорей добраться до муживятинки.  Страшная участь постигла бы перехожича мужеского пола, занеси его нелегкая в эту сторону.  Моробратия забытого хоронища будила многочисленных сонь и зевак. 


     Патолишка, пробудившись в числах первых, покрикивал на заспвшихся дедуморов и даже пытался пошевелиться в могиле, от чего холмик вздрагивал.  Возмущенные степенные лежаки-мужички ворчали на Патолишку.  Просыпались и прихорашивались мертвицы, затягивая неслышные простым мирянам песни…


     В разгар праздника, когда лежаки пробудились уже все до единого и наперебой ведали друг другу басни из прошлой жизни, над Стоками поднялся ветер.  Старики уже угомонились, устали, а молодежь ста да двухсотлетняя все боле расходилась.  По мере того и ветер крепчал, поначалу метаясь в кронах невысоких дерев, да по травушке пробегая, а после уже и кусты с корнем вырывая да памятники на могилах роняя. 


     Наконец, когда ветер уже вконец одичал, над могилами пронесся шелестящий голос старца Костиция, от звука которого все тут же замолчали.  «У-ууууфффф!» – позвал он солежичей старым заклятием, одним мертвякам известным.  «У-ууууфффххх!» – ответили ему стройным хором.  И наступила тишина кромешная, ничего, кроме ветра ревущего уже не было слышно. 


     – Ну, что, солежичи, готовы силушку собрать? – после долгого раздумья вопрошал Костиций. 


     – Готовы! – ответствовали ему все. 


     – Отдадим ее путеходичу молодому да крепкому, что от нас в путь-дорогу отправится?


     – Отдадим!


     – Долго вам потом лежать-полеживать, пока снова сила кладбищенская скопится да над Стоками разольется! – грозно предупреждал Костиций по старому обычаю, ни при нем еще заведенному. 


     – Долежим!


     – Ну тогда соберемся с силой! Нынче в путехожичах у нас Мидник из грунов! Ему все отдадим, без остаточка!


     И тут раздался со всех сторон свист, гвалт, скрипы, стуки и звоны.  Огни замерцали, да ветер разошелся как никогда.  А потом зашевелился да зашатался могильный холм, разверзлась земля, и выкарабкался оттуда сморщенный, ссохшийся умерец.  С трудом он выползал, да с каждым движением наливался жизнью.  И лишь вышел на свет, как умолк ветер, словно и не было его, и затихло кладбище, гробовой тишью провожая путехожича. .