Ваша психика сохранна и целостна.  Просто усталость, тревога, моральное истощение.  Вот прошлое и хочет напомнить о себе. 
     - И что будем делать?
     - Уже делаем.  Разговариваем.  Освещаем темные углы памяти, выметаем оттуда всю пыль, грязь, кровь, снег…
     - Нда.  Снега к ночи будет много.  Вот такая же зима была, когда мы к прадеду приехали. 
     - Которого нацисты очень ценили?
     - Скорее побаивались.  Ходили же легенды по всей Польше, что Янковские с лесной жутью водятся.  Поэтому и живут в доме на отшибе, у самой границе дремучего леса.  Да только ерунда все это! До раздела страны все Янковские жили в крупных городах и управляли… Про промышленную империю я уже говорил? - кивок.  - Так что лес прадед увидел впервые только в 1939.  И охотно кормил нацистских любителей мистики обрывками тайного знания.  Дурачил им головы по полной программе, в общем. 
     - А новые власти?
     - Коммунисты как-то его потеряли из виду.  Может, забыли.  Может, старые связи помогли.  В общем, мы оказались в маленьком поселке, почти на самой границе Украинской ССР и Польши.  Никому не нужные, никому не интересные.  Но живые.  Самый старый и самый молодой. 
     - А мать?
     - А мать он выгнал. 
     - Как?!
     - А не признал.  Отец же не спросил согласия на женитьбу. 
     - Разве была возможность?
     - Да даже контакта не было.  Это сейчас скайп есть даже у столетних бабушек.  А тогда… Но, едва нас увидев, прадед схватился за ружье.  Помню, как он кричал что-то про ведьму и гнилую кровь.  Будто мать чуть ли не своими руками донос на отца написала… И больше я ее не видел. 
     - Она умерла?
     - Для меня - да.  Когда архивы открыли, я по своим каналам собрал всю информацию.  У нее половина городского исполкома в любовниках ходила.  Да и сама она была ярой коммунисткой.  Когда пошла новая волна охоты на врагов народа, она быстро уловила суть: брак с выходцем из семьи польских промышленников… Надо было отрекаться как минимум.  Или как максимум… Вот она и пошла по максимуму.  Вы меня слушаете?
     - Да.  Я пытаюсь посчитать, какой это был год.  Сталина Вы застать не могли.  А там Хрущев, оттепель. 
     - То, что оттепель, еще не значит, что никого не расстреливают.  Шестидесятые годы, братские республики из Варшавского Договора захотели свободы.  Само по себе преступление. 
     Повисло молчание. 
     - Так.  Вьюга утихла.  Надо лететь, пока есть возможность, - Янковский встал и достал бумажник. 
     - Лететь?
     - Конечно.  Это каждому мелкому чиновнику по тридцать две мигалки положено.  А мне надо радоваться, что живу.  Да даже если бы и была мигалка.  Дороги чистить кто будет? Бастующие снегоуборщики? Или разбежавшиеся от гнева осмелевших нациков мигранты? А вертолет стоит сущие копейки.  Даже военный. 
     - Военный?!
     - Акула.  Кстати, с полным боекомплектом.  На всякий случай.  Простите, что не предлагаю прокатиться.  Он одноместный. 
     - Ничего, ничего, - облегченно вздохнула Света, панически боявшаяся высоты.  - Но Вы завтра обязательно прилетайте. 
     - Обязательно.  Сколько с меня?
     - Как за стандартный сеанс.  Сегодня мы уложились в час. 
     - Вот видите, как вредно спать.  До свидания. 
     - До свидания, - Светлана выглянула в пустой холл и проводила Станислава к выходу.  Администраторам такую деликатную задачу никогда не доверяли, ведь именно в дверях у пациента часто наступает дополнительное озарение.  Вот опять. 
     - Я проснулся от Вашего стука по стеклу, помните? И еще сказал, что в детстве по ночам так же просыпался. 
     - Конечно, помню.