Обшарпанные стены с облупившейся синей краской, из-под которой выглядывала ставшая серой от грязи и времени побелка.  Столь же серый, местами закопченный потолок, засиженный мухами и таящий в углах пыльные тенёта - однако, не имевший в своих закромах даже банальной лампочки.  Пол, безуспешно пытавшийся прикрыть оборванным линолеумом своё обнажённое и изъязвлённое тело, был усыпан различным мусором, закидан битым стеклом, обрывками целлофана, клочками каких-то бумаг.  Непонятные рисунки, символы, бессмысленные фразы покрывали пространство измождённых стен там, где это было возможно.  Мебели в комнате не было, не считая шаткого, изъеденного жуками-древоточцами, стула.  Единственное окно в комнате когда-то было выкрашено в тот же синий цвет, что и стены, но сейчас пребывало не в лучшем состоянии, чем они.  Дерево рамы, в силу воздействия различных неблагоприятных факторов имевшее оттенок, близкий к оттенку кожи древнейшей из египетских мумий, повсеместно прорастало чёрной и склизкой плесенью.  Наполовину выбитое стекло присутствовало лишь в одной из створок; другая зияла пустой глазницей, чьё содержимое изымали из неё с особым усердием и жестокостью. 
     За окном было самое чудесное и удивительное время суток.  Одинокие звёзды ещё мерцали в глубине небес, но на востоке небо уже писало на своей плоти прелюдию нового дня, играя и смешивая всевозможные оттенки багрового и синего.  Там, где подступающее утро совокупляло угасающую ночь, отдававшуюся ему уже без сопротивления, рождались предрассветные сумерки.  Они, излучая волны таинственного света, расползались над миром, донося до скованных мглистыми грёзами смертных немыслимые откровения иных миров.  Их вязкая субстанция втекала и в опустошённую глазницу угрюмой комнаты, заполняя собой всё пространство внутри неё.  Извиваясь и облизывая стены и потолок, сумерки окутывали и слегка освещали фигуру, лежащую в углу у окна на груде старого грязного тряпья, исполнявшей роль постели. 
     Обитателя этого неприветливого жилища, возлежавшего на своём ветхом ложе, вряд ли с полной уверенностью можно было причислить к живым.  Это был молодой мужчина, на вид ему было слегка за двадцать.  Он имел самые заурядные черты лица, коротко стриженые волосы, был одет во что-то, отдалённо напоминавшее рубашку и брюки.  Безвольно откинувшись на своей импровизированной кровати, он лежал, закатив глаза так, будто силился увидеть затылочную часть коры своего мозга.  Бледная кожа в сумеречном свете отдавала синевой; но и на синем фоне его вены выделялись чёрными корнями, прорастая в его руке и давая побеги подкожных кровоподтёков.  Перетянутая на левой руке вена, лежащий невдалеке опорожнённый наполовину шприц – этот человек пребывал тут лишь телесно, тогда как его сознание было уже запредельно далеко отсюда, в тех краях, куда обычным людям проход закрыт навсегда…
     ***
     Дикое, пустое, необъятное поле вокруг.  Ноги по колено утопают в похожей на ковыль мягкой траве, колышимой лёгким ветерком.  Нет конца и края этому полю, так же, как нет конца и края безграничному небу, затянутому таинственно мерцающими в предрассветных сумерках облаками. 
     Он не имел совершенно никакого представления, как оказался в этом месте, а главное – что это за место.  Он мог бы списать всё на наркотический бред, однако окружающая его действительность была чересчур реальной.  Кожа ловила на себе ветерок, осторожные касания травы и предрассветную прохладу.  Обоняние ласкал запах росного поля, сплетавшийся из стерильной чистоты девственной природы и казавшейся неземной свежести вездесущего эфира.  Он видел как там, впереди, массивные тёмно-синие облака начинают наливаться кровью, постепенно розовея и проступая золотыми жилками.  Скоро должен был наступить рассвет.  Тем не менее, светило пока не спешило показываться из-за линии горизонта, хотя небеса кровоточили с каждым мгновением всё сильнее.  Облака слились в единый панцирь и, сочась предрассветным сумеречным светом, перерезали и душили артерии подступающих токов дня.  Сложно было сказать, когда наступит решающий перелом в этой борьбе умирающей ночи с рождающимся днём.  А ещё сложнее – в чью сторону этот перелом будет. 
     А похожая на ковыль трава всё трепетала на ветру, и не было ей дела до метаморфоз небесной массы, и было бесконечным её колышущееся море. 
     Он пошёл вперёд.  В конце концов, было бы крайне глупо просто стоять или сидеть в бездействии.  Нет, он не пытался найти выход отсюда – что-то подсказывало ему, что путь назад отрезан раз и навсегда.  Он просто шёл, чтобы не умереть и не сойти с ума от этого пустынного спокойствия, от этой травы, мягко касающейся бёдер, от этого немыслимого неба и от поспевшего, но не разрешившегося восхода.  И он шёл к нему, переношенному светилу, не надеясь увидеть, но надеясь хотя бы застать. 
     Сколько времени он шёл, и какое расстояние он отмерил своими шагами, сказать было невозможно.  Казалось, время здесь застыло, или же, что скорее всего, просто умерло.  Пространство же стремилось к бесконечности, замыкаясь в своей точке отсчёта.  Однако, несмотря на это, он шёл.  Возможно, перебирая ногами на одном месте, но, по крайней мере, не погружаясь в губительный, сладостно манящий океан застывшей реальности. 
     Его взгляд был устремлён вперёд.  Да и к чему оглядываться в пустынном, диком, бескрайнем поле то ли в глубинах своего разъеденного наркотиком воспалённого сознания, то ли на краю вселенной, где пространство и время в один прекрасный момент обратились в нуль? Но, однако, боковое зрение работало, и в какой-то момент, поймав слегка размытый силуэт за спиной, оно заставило его обернуться. 
     Некто стоял чуть в отдалении от него.  Высотой примерно в три человеческих роста, молчаливый и чуждый, он внушал необъяснимый ужас одним своим видом.  Балахон цвета самой пустоты, плотно облекавший его тело, колыхался в такт ветру.  Руки незнакомца были скрещены на груди, кисти с длинными когтистыми пальцами казались древними и иссохшими, а их цвет был подобен небу над головой.  Лицо было до половины скрыто просторным капюшоном.  Черты лица нельзя было рассмотреть - судя по всему, его скрывала неброская маска из неведомого металла, похожего на электрум, тускло поблёскивающая сама по себе, не преломляя своей поверхностью и крохи сумеречного света. 
     Фигура незнакомца не двигалась; он не предпринимал абсолютно никаких действий по отношению к человеку или окружающему пространству.  Он просто стоял, облачившись в окружающее безмолвие; он сам был безмолвием, озарённым тусклым светом предрассветного неба.  Но именно эти бездействие и безмолвие привели человека в неизъяснимый иррациональный ужас, и он рванулся вперёд, к скрытому за горизонтом светилу, веря в него, как в Спасителя.  Оглянувшись, он, замирая от страха, отметил, что незнакомец следует за ним, не приближаясь, но и не отставая.  Преследователь не бежал – с развевающимися полами и рукавами балахона, он буквально парил над твердью, подобно жуткой птице, разведя руки в стороны, как если бы хотел сжать в своих объятьях всё пространство вокруг. 
     Человек бежал, спотыкался и падал, поднимался и вновь бежал.  А тот всё так же молчаливо преследовал его.  Это даже напоминало не погоню, а, скорее, игру в салки.  Только вот человеку было страшно представить, что произойдёт, если незнакомец догонит и осалит его. 
     Он бежал, не смотря под ноги, устремив свой взгляд вперёд и чуть дальше.  Поэтому он и не заметил того, как вместо тверди под ногами внезапно оказалась влажная холодная бездна.  Окунувшись в неё с головой, человек попытался выплыть, но, бултыхаясь, он лишь сильнее загонял себя на глубину.  Захлёбываясь чёрными ледяными водами, теряя последние силы и надежду, он закрыл глаза, решив принять свою гибель как избавление. 
     Подводные течения закрутили его обмякшее безвольное тело, всласть поиграли им и понесли в неведомые глубины…
     
     Открыв глаза, он обнаружил себя лежащим на земле под беспроглядным сплетением тёмных ветвей.  Земля под ним была абсолютно голая, не имевшая на своём теле даже вездесущих мхов, но изрытая древними массивными корнями.  Сквозь переплетённый полог леса не было видно неба, поэтому вокруг царил зловещий полумрак, в котором, однако, угадывались силуэты деревьев.  Точно сказать, что за деревья росли здесь, было невозможно, настолько чужды они были реалиям мира, который человек покинул, уйдя в добровольное странствие – или же изгнание без права на возвращение.  У них были довольно толстые стволы, покрытые странными наростами, из которых сочилась какая-то вязкая жидкость с неприятным запахом.  Ветви, напоминавшие покрытые пятнами плесени руки мертвеца, были усыпаны острыми, словно лезвия, вытянутыми листьями и покрыты свисающими лишайниками грязно-пурпурного цвета.