И ещё книги.  Много старинных, порой, весьма причудливых и необычных книг.  У его деда Харольда была превосходная библиотека, поражающая по жанровому разнообразию и национальному колориту.  И молодой человек упивался чтением, шелестящие страницами книги влекли его с детства, они только питали и обогащали его воображение, фантазии и мечтания.  Один из друзей несколько раз пытался вырвать Геттинберга из книжного плена и заточения стен и приобщить того к обществу девушек, но всё было бесполезно.  Молодой затворник предпочёл женской красоте чтение и долгие одинокие прогулки в компании галок, ворон и трясогузок днём, сверчков, светляков и сов - вечерами и ночами. 
     При взгляде на старинную усадьбу Геттинбергов помимо ощущения невероятной старины и восхищения её архаичной готической архитектурой, у наблюдателя возникало и ощущение какого-то труднообъяснимого подспудного страха, даже благоговейного трепета.  И действительно - это здание заставляло содрогаться.  Старинная, величественная, высокая, подпирающая облака, постройка, была окружена вековыми деревьями-великанами.  Перед усадьбой разросся пышный старый сад, и в летнее время плотная листва еле пропускала солнечный свет.  Забор был высоким, а верх его усыпан битым стеклом.  Хотя сам вид усадьбы, производя какое-то гнетущее ощущение, едва ли мог привлечь злоумышленников.  Такое, на самом деле, случалось несколько раз, как в девятнадцатом веке, так и в самом начале двадцатого.  Но во всех этих случаях грабители и воры предпочли не соваться в усадьбу, от которой веяло какой-то зловещей, потусторонней силой, действующей угнетающе на настроение и психику человека.  В стене располагались мощные железные ворота, рядом – довольно узкая калитка.  В нескольких местах окружающие старую усадьбу стены были увиты бурно разросшимся плющом и вьюном, как, впрочем, и две, кое-где потрескавшиеся, стены самого строения.  Тяжёлые ветви деревьев, точно сгинаясь от тяжести минувших столетий, касались даже самых высоких прямоугольных окон усадьбы.  К территории усадьбы вела старая аллея, по обе стороны которой росли высоченные тополя, чьи ветви причудливым образом сцеплялись между собой на самом верху.  За аллеей простирались поля с редкими невысокими деревцами, а за полями виднелась густая кромка леса. 
     Вечером 20 августа 1918 года к Джошуа Геттинбергу должен был приехать его давний школьный товарищ Эндрю Вайт.  Война отгремела, и солдаты возвращались домой.  Вайт жил не очень далеко и собирался ещё раньше навестить своего друга, но не мог ввиду того, что уже несколько месяцев находился в разных госпиталях, от которых его уже воротило.  Вайт никогда не чурался Геттинберга, а видел в своём сверстнике немного неординарного, эксцентричного, непохожего на всех, интересного молодого человека с богатым воображением.  И конечно Вайт не верил, что над семейством Геттинбергов нависло какое-то проклятие.  Этим двоим всегда было о чём поговорить, что обсудить.  Родители Джошуа находились в отъезде, и он остался наедине с огромным старинным домом и соответствующим окружением. 
     По-августовски рано смеркалось, и солнце, в течение дня порой скрывавшееся за облаками, садилось за дальний лес.  Ржавое золото последних солнечных лучей скользило по верхам шершавых тёмных стен старинной усадьбы, касалось верхушек вековых деревьев и тополей на длинной аллее, ведущей в усадьбу.  Большую часть ветреного дня Джошуа провёл за книгами, а потом бродил по аллее и полям, дойдя до самого леса, шумевшего от быстрых воздушных потоков.  Даже сейчас листва таинственно, как-то вкрадчиво, шелестела, точно пытаясь поведать какую-то необыкновенную тайну.  Вечер неуклонно приближался, а за ним уже притаилась ночь – повелительница теней и мрака.  Вот уже на всё окружающее стали опускаться сумерки.  Прошёл час, другой, а Эндрю Вайт всё не появлялся, не говоря уже о заранее оговоренном времени, когда он должен был прийти.  Ночь опустилась мягко и неслышно, в компании перемигивающихся звёзд взошла полная луна, которая стала бросать на всё свой призрачный свет.  Запели сверчки, земля дышала свежестью.  Ветер, наконец, угомонился, уснув.  Джошуа вышел на начинавшуюся у ворот усадьбы аллею.  Не случилось ли чего? Ведь друг его так до сих пор и не пришёл. 
     Вскоре на аллее появился сутулый, сильно прихрамывающий призрак.  Силуэт его, словно сотканный из тусклого лунного света, медленно, но верно приближался.  Джошуа едва мог узнать в сгорбленном, хромающем, казавшемся ниже своего обычного роста калеке, своего некогда энергичного и бодрого друга Эндрю Вайта.  При приближении товарища, который одной рукой опирался на трость, Геттинберг мог видеть, что одет тот был в военную форму, а за спиной его был квадратный уплощённый портфель, державшийся на потёртых лямках.  Эта разительная, страшная перемена во всём облике товарища поразила Джошуа.  Когда же он получше разглядел лицо Вайта, его невольно бросило в дрожь.  Лицо… Да можно ли это было назвать человеческим лицом? Сущий дьявол расписал своей страшной лапой этот лик, бывший когда-то очень даже миловидным.  Лунный свет хорошо осветил это… Под фуражкой с козырьком взгляду Джошуа Геттинберга предстала дикая гримаса – искажённые черты, взбухшая, покрытая уродливыми волдырями левая половина лица, где вместо щеки зиял чёрный провал, чуть ниже обнажились сомкнутые ряды удивительно ровных зубов.  Левый глаз представлял собой какую-то щёлку, а на месте надбровной дуги выпирал бесформенный, уродливый нарост. . .  Если бы на месте молодого Геттинберга был человек со слабым сердцем, его тотчас же хватил удар, а какая-нибудь женщина с чувствительной психикой, издав вопль ужаса, мгновенно лишилась бы чувств.  Это было не лицо, а грубая, жутко исковерканная, маска неведомого актёра-трагика.  Джошуа потребовалось много мужества, чтобы не издать вскрик от поразившего его зрелища.  Сердце гулко колотилось в груди Джошуа, волнение заполнило каждую клетку его тела. 
     - Я понимаю твоё смятение, дорогой Джошуа… - вполне нормальным голосом произнёс Вайт.  Луну скрыли облака, и всё кругом погрузилось во тьму.  Приятель Геттинберга проковылял ещё ближе. 
     - Всё в порядке, Эндрю, - ответил Джошуа.  – С возвращением. 
     - Да… Чёрт возьми… - только и вырвалось с изуродованных уст Вайта.  Они обнялись.  Джошуа пригласил приятеля пройти.  Затем он запер калитку, и оба направились по дорожке к тёмной громаде усадьбы, утопающей в огромном саду.  Иного человека колотила бы дрожь, а в сердце бы поселился ужас при таких обстоятельствах: ночь, огромные вековые деревья, старая усадьба, словно затаившаяся за листвой, и этот бедный солдат с изуродованным, страшным лицом поблизости.  Но подспудный страх и оцепенение, в первые секунды сковавшие Джошуа, довольно быстро испарились, и теперь он с большим интересом предвкушал рассказ своего приятеля Вайта о его фронтовых похождениях и приключениях. 
     Вообще, молодой Джошуа Геттинберг был первым, кого посетил на родной земле Вайт.  Выдержит ли это жуткое зрелище бедная, вечно переживающая и хлопочущая над ним мать? Переживёт ли она эту встречу? Ведь её больное сердце может и не вынести этого ужаса… Они перекусили и выпили.  Вайт делал это с трудом, привычные действия и движения доставляли ему проблемы.  Джошуа был терпелив и вежлив в отношении своего приятеля.  Большую, сумрачную комнату освещала только тусклая керосиновая лампа на столе, другим же источником света была луна, вкрадчиво заглядывающая в прямоугольник высокого окна, чуть прикрытого тяжёлой шторой с золотистой бахромой.  Эндрю Вайт пустился в своё долгое, изобилующее всевозможными событиями и невероятными перипетиями, повествование.