Книги, которые взял почитать юноша, были увесистыми, с качественным переплётом, страницы пожелтели от времени, местами бугрились и вздувались.  Здесь были странные изображения всевозможных символов, причудливых, несуразных по форме.  Нелепые чертежи, загадочные и зловещие заклинания на чуждых языках невольно притягивали внимание.  И ещё закладки, пометки и подчёркивания.  Их хватало в этих старинных книгах.  Похоже, кто-то усердно штудировал, осмысливал, вникал в те невероятные, загадочные, имеющие особое, порой недосягаемое человеческим разумом значение, обширные сведения.  Ведь только сведущий в этих знаниях и тайнах человек мог применить их в реальной жизни, мог заставить древние заклинания и магические символы источать могущественную, зловещую силу.  Несомненно, эти таинственные книги оказывались в руках деда и отца Джошуа - Харольда и Нила Геттинбергов.  Они и оставляли все эти пометки и закладки.  И вот теперь эти мистические книги были в руках молодого человека, маня своими тайнами и загадками.  Эти объёмные труды по большей части были переведены на английский, однако на полках шкафов располагались книги и в подлинниках – из них тоже торчали закладки. 
     Привольный ветер гулял по территории усадьбы Геттинбергов, волнуя сады.  После полудня, когда солнце уже было в зените, Джошуа, покинув двор, надел шляпу и отправился в дальние прогулки, которые доходили до самого леса на севере.  День был погожий, по синему небу изредка пробегали маленькие облачка.  Тополиная аллея хранила сумрак и прохладу, не допуская к земле прямых солнечных лучей, солнце властвовало здесь только, когда клонилось к западу, и тогда все высокие и могучие тополя словно опоясывались широкими золотистыми поясами (то были лучи солнца, соскальзывавшие с верхушек деревьев по мере угасания заката), и выглядело это довольно необычно и даже таинственно.  Сама по себе аллея тополей была таинственной.  Эти южные деревья были свидетелями жизни Харольда Геттинберга, и вот теперь со своих высот они взирали на его внука, молодого Джошуа, выглядевшего жалким карликом в сравнении с этими мудрыми великанами, росшими ровными рядами по правую и левую стороны дороги, ведущей вдаль.  Широкие поля, простирающиеся до тёмных лесов, встретили юношу-мечтателя шёпотом трав.  С каждым, ничем не ограниченным порывом ветра, трава волнообразно колыхалась, почти так же, как волнуется бескрайнее море.  Кузнечики стрекотали на все лады, стрекозы с перепончатыми крыльями, ничего не опасаясь, приземлялись на какую-нибудь засохшую тростинку или ветку и любопытно крутили свой большеглазой башкой.  Пёстрые бабочки беззаботно порхали над этим колышущимся зелёным морем.  Раздолье и простор.  Джошуа остановился и огляделся, созерцая окружающее.  Как он был мал, убог и ничтожен, находясь один среди этих широких пространств, где только ветер был полноправным хозяином.  И как вообще был ничтожен и жалок человек, когда с бескрайних и далёких небес на него взирали звёзды и неведомые планеты.  Древность застыла в этих бесконечных межзвёздных пространствах, где жизнь текла по совсем иным законам и порядкам.  Едва ли человек мог охватить своим, несомненно богатым разумом, все те великие космические просторы, дали и бездны.  Человек потонул в суетном быте, погряз в мелочных склоках, погоне за деньгами и выживании, а в это время древние звёзды, старые планеты, зародившиеся, когда и в помине не было Земли, с презрением и надменной насмешкой наблюдали за этой, по их меркам, пустяковой вознёй, толкотнёй и копошением.  И пусть лучше планета Земля молчит, робко кружась вокруг своей оси, дабы не привлекать внимания могущественных и властных межзвёздных жителей – последствия могут быть самыми нежелательными.  Кто знает, что у пришельцев на уме? Небеса всё видели и всё слышали со своих великих, головокружительных высот.  Небеса и космос были старее и мудрее, чем человечество. 
     Наконец, постояв на дороге и поразмыслив над вопросами мироздания, Джошуа Геттинберг отправился полями в сторону своей усадьбы.  На долгое время он вновь погрузился в чтение эзотерических, магических и мистических книг.  С книгами он просидел до тех пор, когда уже начало смеркаться.  Он любил гулять вечерами, в этом было какое-то особое обаяние, исполненное умиротворённой таинственности.  На поля вдали легла дымка, а солнце кренилось за горизонт, скрываясь в косматом лесу.  Гомон насекомых утих.  Наступало время летучих мышей и светляков.  В тополиной аллее начинал скапливаться туман, поскольку она проходила через низину.  Готическая же усадьба Геттинбергов и окружающий её большой, буйно разросшийся старый сад со множеством птичьих гнёзд, располагались на холме.  Впереди, за переплетением веток деревьев, была различима крыша здания, темнеющая на фоне тусклого небосвода – закат уже почти совсем потух, и солнце, опускаясь в причудливые узоры вечерних облаков, только что зашло за горизонт.  Мрак сгущался, заполняя всё больше пространства. 
     Вместо того, чтобы отправиться домой, Джошуа решил «навестить» мёртвых на местном старом кладбище.  Последние краски уходящего дня уже совсем стёрлись, засияли звёзды, и взошла полная луна.  На кладбище стояла мёртвая, можно даже сказать, зловещая тишина.  Поросшие мхом плиты, покосившиеся массивные кресты и потрескавшиеся склепы вырастали тут и там по мере продвижения молодого Джошуа вглубь кладбищенской территории.  У входа были расположены захоронения преимущественно более новые, а вот в дальней части кладбища можно было повстречать могилы второй половины семнадцатого века, и именно здесь стояли массивные, отсыревшие склепы.  Здесь особенно веяло тленом и затхлостью, сорные травы прикрывали наготу земли, а на некоторых могилах грунт осел, приблизившись к источенным червями и паразитами старым, полусгнившим гробам.  От плит и склепов шёл леденящий холод.  В дальнем углу заброшенного кладбища располагался массивный готический склеп, в котором зиял чёрный провал входа.  А за склепом высились мёртвые, почти лишённые коры, деревья.  Голые, стояли они здесь, открытые всем ветрам, бурям и прочим ненастьям.  А далее за ними разросся бурьян, преодолеть который было почти невозможно.  В западной части кладбища, ближе к потемневшей от времени и непогоды каменной изгороди, располагалась могила деда Джошуа – Харольда Геттинберга, о котором издавна ходила недобрая молва по причине, якобы, его занятий магией и демонологией.  Эта могила казалась гораздо моложе всех остальных, земля была относительно свежей, и грунт здесь не проседал.  Полиция так и не смогла разрешить странное дело, связанное с исчезновением из гроба почившего старого Харольда Геттинберга.  Всякий, кто начинал ворошить это дело, кончал плохо – либо умирал непонятно отчего, либо лишался рассудка, либо исчезал, как, например, исчез ещё в 1898 году достойный детектив Беледжер, не оставив после себя ровном счётом ничего.  В начале двадцатого века исчезло ещё несколько детективов и полицейских, в руки которых попало это странное дело о пустом гробе.  После этого местные окрестили усадьбу Геттинбергов проклятым местом и старались как можно меньше сталкиваться с её необщительными, замкнутыми обитателями, а сам дом предпочитали обходить стороной.  Но это клеймо совершенно не задевало юного Джошуа, как, впрочем, и его родителей. 
     Молодой Геттинберг глядел на массивную плиту, где виднелись истёршиеся надписи, указывающие на личность умершего и отрезок его жизни.  Дата рождения и дата смерти.  А в самом ли деле старик умер? Некоторые, особо заинтересованные, задавались этим, казалось бы, странным и нелепым вопросом, и не могли отыскать ответа.  Чего тут странного? Человек дожил до преклонных лет, и его земной путь подошёл к концу.  Ведь с логикой не поспоришь.  Однако кое-кто до сих пор считал, что старый Харольд Геттинберг вовсе не умирал… Тогда куда же он мог деться? Никто о нём после его смерти – действительной или мнимой - ничего не знал и не слышал.  Впрочем, всё это уже быльём поросло, затерявшись где-то в прошлом веке, и мало кто об этом судачил. 
     Наконец, Джошуа, обходя могильные плиты, потрескавшиеся памятники и склепы, покинул кладбище.  Ночь была тёмной, как это обычно и бывает в августе.  Тишина и безветрие.