Заведение «Эрни Хёльцер», как ни странно, было открытым, и там сидело два посетителя, мужчины в неброской одежде.  Не успел журналист сесть за столик и сделать скромный заказ у худощавого и одноглазого бармена, как двое мужчин, даже не посмотрев на него, встали и, что-то обсуждая в полголоса, покинули зал.  Да, в этих краях, определённо, не жалуют незнакомцев и приезжих.  Выражение же лица одноглазого бармена вообще не располагало к тому, чтобы хоть что-то спрашивать у него.  Промочив горло и наскоро перекусив, Берт оплатил заказ и вышел на улицу, где уже окончательно стемнело.  На небе появились россыпи звёзд и яркая, испещрённая кратерами, луна.  Старые уличные фонари освещали Грейсон-стрит и Городскую площадь с Часовней. 
     При приближении к отелю Джонатана и к площади, Томас Берт уловил слабые звуки органа.  Журналист остановился и принялся вслушиваться.  Непонятно было, из какого именно дома льётся органная музыка.  Совсем скоро органные переливы стали чётче и громче.  Прислушиваясь к этому звуку, Берт невольно почувствовал, как его сердце сжимает тоска – настолько орган был исполнен печали, какой-то безысходности и уныния, и вместе с тем – чарующей торжественности.  Он стоял и слушал, как органная музыка льётся над старинными постройками, крышами и трубами, над Городской площадью и остроконечной Часовней, как, наконец, устремляется ввысь, к недоступным звёздам, огромной белой луне и тёмному куполу неба.  Берт не шевелился, находясь под воздействием сильных чар этого старинного города, августовской ночи, и таинственных, печальных звуков органа, заставлявших его трепетать, испытывая неясную тревогу и волнение, и в то же время ликовать и поражаться от того старинного, несколько мрачного, величия этой прекрасной музыки, доносившейся как бы из неоткуда.  Невидимый органист быстро пробегал пальцами по клавишам своего инструмента, и в его игре теперь улавливались ноты из Баха. 
     Продолжая прислушиваться к органу, журналист окинул взглядом постройку, в которой располагался отель Джонатана, где он собирался заночевать.  Это был дом весьма почтенного возраста и выглядевший довольно неплохо.  Имелось четыре этажа и пологая двускатная крыша, вывеска с названием заведения была хорошо освещена, и потому её можно было прочитать ещё издали.  Ни одно окно в здании не горело, значит он, Томас Берт, будет единственным, кто снимет сегодня номер у метрдотеля.  Заунывная и печально-торжественная органная мелодия, между тем, всё продолжала струиться в пространстве.  У отеля стоял одинокий автомобиль марки «Мерседес».  И тут Берт услышал жалобное мяуканье.  Он огляделся и увидел рядом маленький взъерошенный комочек – это был дворовой котёнок, вероятно, бездомный и голодный.  Порывшись в портфеле, журналист щедро бросил на потрескавшийся асфальт несколько кусочков колбасы.  Котёнок тут же набросился на лакомство и принялся жадно его есть.  Берт толкнул дверь и зашёл в отель Джонатана. 
     Внутри всё просто дышало стариной, что-то своеобразное даже сквозило в самом воздухе, и только лёгкие духи метрдотеля разбавляли этот воздух своим ароматом.  Старинные маятниковые часы в углу, добротная мебель из тёмного дерева, мягкие и удобные кожаные диваны, растения с большими зелёными листьями в массивных горшках и просто великолепная, круглая и тяжёлая люстра, освещавшая помещение – всё это создавало ощущение уюта и умиротворения. 
     - Добрый вечер, - поздоровался Берт с метрдотелем, в глубине души надеясь на расположение последнего.  Это был несколько полноватый мужчина со светлыми расчёсанными пробором волосами, бакенбардами на старомодный лад и усами.  На нём была белая рубашка и строгая чёрная жилетка, из кармана которой свисала золочёная цепочка ручных часов.  – Я хотел бы снять у вас номер на несколько дней. 
     Метрдотель сразу отозвался на приветствие и вручил журналисту ключи от номера на третьем этаже.  При этом во всём его облике и манерах сквозила сдержанность и спокойствие.  «Если я с ним заговорю, буду о чём-то его расспрашивать», - подумал про себя Берт.  – «Вряд ли мне удастся его разговорить».  И то обстоятельство, что внешне похожий на англичанина мужчина, отдав ключи от номера посетителю, почти сразу же ретировался, только подтвердило догадки и мысли американского журналиста, который, преодолевая лестничные пролёты, стал подниматься на третий этаж.  Ступени лестницы поскрипывали под ногами.  Цвет обоев был сонным и успокаивающем.  И нигде – ни звука. 
     Итак, коридор.  Журналист прислушался.  А потом стал подходить к запертым дверям, стараясь уловить хоть что-нибудь.  Не услышав ровным счётом ничего, Берт отпер ключом дальнюю дверь по правой стороне коридора и очутился в довольно комфортабельном, уютном и обставленном со вкусом номере.  Журналист снял пиджак, отдёрнул занавески и открыл створки окна, чтобы хорошенько проветрить помещение на ночь.  Уже совсем стемнело, и в домах на площади горели редкие огни.  Как показалось Берту, несколько тёмных фигур скользнули по площади и скрылись за домами.  Больше признаков присутствия людей не отмечалось.  Воздух был свежим и немного прохладным.  Как же всё-таки этот воздух отличался от того воздуха, что был напитан отравой, исторгаемой огромным, многонаселённым мегаполисом.  А здесь было так спокойно и тихо.  И безлюдно… Нечто похожее происходило при определённого рода болезнях, стремительно распространявшихся по городу.  Но ведь, насколько было известно, в Карстоне никаких болезней не было.  Здесь можно было бы здорово, ни о чём глубоко не задумываясь, отдохнуть.  Можно было бы, если б не едва уловимое чувство какого-то непонятного беспокойства, даже неясной тревоги, незаметно охватывающих прибывших в эти места.  Вся атмосфера города с его старинными домами, некоторые из которых были давно покинуты жильцами, с его почти пустынными улицами, с его боязливыми, негрубыми, но неприветливыми жителями, как будто чем-то напуганными и стремившимися во чтобы то ни стало поскорее убраться восвояси, не дожидаясь любопытных вопросов, всё это, несомненно, вызывало странное тягостное чувство, которое действовало несколько угнетающе.  И будь на месте журналиста Томаса Берта кто-то другой, он скорее бы всего долго в Карстоне не задержался.  Однако Берт, с детства преклоняющийся перед стариной и историей, видел в этом маленьком городке какую-то загадку, тайну.  Он желал исследовать, изучить Карстон вдоль и поперёк.  Не зря же ведь он проделал столь долгий путь, чтобы побывать в здешних местах.  Звуки органа, напоённые величественной, глубокой печалью и меланхолией, растворились в ночи.  Лишь сверчок тихо пел под окном.  Луна и звёзды бросали свой блеклый свет на крыши, дома, площадь и Часовню с её острым и высоким шпилем.  Журналист представил себе, как во второй половине прошлого века на шпиле этой самой Часовни было повешено обезглавленное и окровавленное тело Эрни Браунса.  Жители городка, собранные на площади любопытством, с суеверным страхом взирали на мёртвого и перешёптывались вполголоса.  Это было жуткое, леденящее кровь, зрелище… Ещё страшнее было то, что кому-то хватило смелости и мужества совершить это чудовищное убийство и так надругаться над несчастным.  Одна смерть последовала за другой, и маленький, старинный городок окунулся в пучину безумия, страха и дикого ужаса. 
     Решив почитать при свете ночника, Томас Берт прилёг на кровать.  Но сосредоточиться на чтении ему никак не удавалось.  Внимание постоянно рассеивалось, и смысл книги незаметно ускользал, теряясь между строчек.