Никогда ещё на уютных некогда, и от того, не менее пыльных улицах Рима, не было столько человеческой паники - паники человеческой массы, брошенной на произвол собственной замшелой "избирательной гуманностью".  Таксисты опустили вниз до не могу свои кустистые брови, аккуратненькие госслужащие ушли в величайшие погружения хмурого итальянского бытия, студенты, рыжие, белокуры, смоляные, целиком и полностью погрузились в мельчащие диалоги между одним "архиэгом" и противоположным "архиэгом", просто чтобы забыться в убитом времени. 
     
     А матерь-время никто и не собирался убивать: жизнь и во время чумы продолжает литься потоком, незаметным потоком, ведь самые настоящие перипетии человеческих драм и комедий происходят чаще всего между двумя людьми, ну максимум, четырёх, и именно в этом квадрате или круге рождаются трусость, героизм, самопожертвование, самолюбование, злоба, коварство, духовная преданность, любовные искры. . .  Жизнь продолжается, потому что она всегда права, как прав любой жрец или священник, творящий литургию даже наедине с самим собой. 
     
     Чума в Вечном Городе! Обыкновенная, непритупляемая ничем и никем, зараза, квинтэссенция морального обнищания, чёрная лакмусовая бумажка обыкновенного человеческого здравомыслия посреди чувственного разврата и жажды реализации эдиповых комплексов, которые в нужное время и в нужном месте, как останки былой армии являются миру вокруг, чтобы вернуть ещё живущим память о смерти и неизменной смертности нашей и окружающих.  Зараза возвращается, но всякий раз её упорно стараются не замечать, ведь человеческие пороки сильнее смерти и сильнее всякой любви. 
     
     Чума в Ватикане! Много смеха было по этому поводу, но ведь без повода и не смеётся никто.  Особенно не смеётся никто, когда идолов сбрасывают в Тибр, не имея возможности оправить туда же тех, кто потворствует молчанию там, где молчать самоубийственно.  Маттео, Маттео, а ведь ты знаешь, что значит быть последним среди двух сотен безгрешных и безвинных, но таких незащищённых и опекаемых злорадным любопытством вкупе с карфагенским желанием заменить Св.  Петра непобедимым Молохом.  И сделаются камни Вечного Города наивкуснейшими хлебами власти и человеческой славы.  Иллюзия? Дедуктивная истина.  Civitas terrena&civitas dei? Непознаваемая война: Duobus certantibus tertius gaudet. 
     
     Последняя репетиция перед чем-то ещё более грандиозным? Сколько био-особей уже уготовлено для жертвоприношения во имя "нового светлого будущего", Будущего В Пробирке, а не во имя аскетического идеала чистоты.  Под светлым будущим издревле подразумевались узко-корыстные желания без стыда и совести властвовать над всем и вся, превращать добропорядочных граждан в бессловесных животных, поедающих "хлеба и зрелища": наслаждаясь агрессивными гитарными риффами, фанаты одной "чёрной дыры" шоу-бизнеса способны съесть столько несъедобной пищи, сколько хватило бы индейскому племени каяпо на несколько лет.  А ведь эти аборигены в принципе не знают, для чего нужна одежда, а почти что каждый франк-фанат после каждого шабаша всю свою дорогостоящие тряпки (многие из них ещё до сих пор пользуются одеждой из натуральной кожи) непременно отправляют в ближайший мусоропровод.  Так кому из них необходимы божества более гуманные и более цивилизованные?
     
     Я не видел прожжённое дьяволом платье французской графини Сибиллы де Меркер, я не читал "Кровавый договор Гитлера", мои уши не слышали соблазнительный голос Мефистофеля, предлагающий доктору-книжнику Фаусту богатство, славу и любовные утехи взамен собственной свободной воли, но я горячо уверен, что эпоха Человека Веры и Разума сдаётся перед эпохой Человека Холодного Расчёта, добровольно приносящего жертвы уже не собственной души, а сотен других душ, даже не задумывающихся о том, что человеческие души вообще имеют цену.  И чем больше будет этих жертв Молоху (вы вольны поставить здесь инициалы любого иного божества), тем шире будет огонь бездушной пандемии, и Вечному Городу уже не спастись. 
     .