- Мама? – спросил он, не поднимая голову. 
     - Ась?
     - А чудовища существуют?
     - Нет, они только в кино есть ну или в книжках.  – она посмотрела на него, но мальчик смотрел на обшарпанный пол. 
     - А если я видел его – чудовище?
     - Где ты видел? – спросила мать, присев рядом с ребенком. 
     - Я убил ее котят, и теперь она преследует меня, – он шмыгнул носом и, повалившись на материнские плечи, ухватился за ее мягкую руку. 
     Грубый мужской смех вторгся в комнату.  Он стоял на проеме, упершись ладонями в наличник.  Тусклый свет коридорной лампы обвел шатающийся силуэт золотистым контуром, вокруг которого реяли приставучие насекомые.  Он с трудом преступил порог и одним шагом, ввалив свое широкое тело, оказался перед мальчиком. 
     - Ты, - он указал на женщину, - шла вон отсюда. 
     Она молча вышла прочь, даже не оглянувшись на сына.  В гнетущей тишине мальчик остался наедине с Мишей, он смотрел на ребенка сверху вниз, стараясь как можно дольше продержать на нем испытующий взгляд. 
     - А ну-ка, встань!
     Мальчик встал, голова оказалась на уровне волосатой мужской груди. 
     - Запомни, малый: я тебе спуску не дам.  Не потерплю слабаков в своем доме, – все та же грузная рука ударилась в плечо ребенка, его немного пошатнуло, но он старался держаться на ногах, ибо знал, падение сулит новыми неприятности.  – Будем жить, по понятиям, по-мужски. 
     Он полез в карман и вынул складной ножик с бежевой костяной рукояткой.  Миша провел лезвием по воздуху, на серебристом острие тут же заискрились блики ржавого света, отражающиеся в усталых детских глазах. 
     - Чтобы я больше не видел слез.  В следующий раз – бери и бей, – сказал он и вложил нож в его руки. 
     - а куда бить?
     - куда попадешь.  Только держи крепче. 
     С чувством выполненного долго, Миша удалялся по узкому коридору.  Мальчик стоял на месте, провожая широченную голую спину, вытатуированной небрежным портретом богоматери с перекошенным лицом.  Когда постылевший жилец исчез - мальчик закинул нож подальше, в самый угол комнаты, откуда по ночам всегда доносится мышиный шорох. 
     Ночь легла куполом на остывающие земли после жаркого дня.  Голоса затихли, засидевшаяся свора гостей разбрелась по своим домам, оставив хозяев в стельку пьяными за грязным столом. 
     Мальчик спал.  Упитанное детское тело раскинуло свои конечности по всему периметру матраса.  В комнате было душно, он спал без одеяла, накрытый холодным отсветом луны, поверх усыпанного синяками и ссадинами обвисшего организма.  Он повалился на бок, прикрыв голову подушкой, что-то мешало его покою.  Некий нарастающий скрежет за прочно запертой дверью, он сильно дернул ногой в надежде отогнать приставучий звук, но оно его не боялось. 
     - Мяу!
     Мальчик вскочил.  Протер глаза и начал присматриваться к зазору, откуда через мгновение показались тонкие кошачьи коготки. 
     - Шшш, – зашипела мама-кошка, сильно толкнув дверь непонятно чем. 
     - Мама, – закричал мальчик, колошматя деревянную стенку кулачками.  – Мамочка, она здесь. 
     Она молниеносно перебирала лапками дверное полотно, рассчитывая добраться до него, быстрее чем проснется его мамаша.  Он же отчаянно тряс старую оконную раму, с наглухо приевшейся заржавелой затворкой. 
     Затрещина рухнула с правого виска.  Он заткнулся, и молча прижал рукой ухо. 
      - Уф-ф. 
     - Гнида, блядь! – раздался мужской бас. 
     Миша с грозным видом стоял напротив него, подбоченившись.  Позади пряталась мать, в мольбе заложив руки замочком у подбородка.  Шварк - ломовая рука сбила ребенка с ног, он икнул и, буквально, отлетел обратно к матрасу.  Теперь болью залилась вся голова, мальчик поднял глаза, наполненные слезами и страхом, на мать, но та лишь процедила сквозь дрожащие губы. 
     - Малыш, ты сам во всем виноват. 
     Мальчик понял, его навсегда променяли на это безобразие, что зовется мужиком.  Теперь у него нет шанса на спасение - он пропал. 
     - Я больше не буду, клянусь! – сказал он, моля о снисхождении. 
     - Мне на работу вставать еще, свинья вонючая, – рявкнул мужик, стукнув кулаком по стене. 
     - Прости, пожалуйста…
     - Гандонышь жирный, – обозвался он, снимая с себя ремень.  – Сейчас-то я тебя, суку, перевоспитаю. 
     Он занес руку, достав аж до запыленного потолка, и молнией опустил хлесткий удар по ногам ребенка. 
     - А-яй-яй, – заревел мальчик, уползая на коленях подальше
     - Сальный, эй, кому говорю? – спрашивал Миша, наматывая на руку наконечник ремня. 
     Ребенок яростно стучал и толкал намертво фиксированную дверь.  Металлическая пряжка, прорезав воздух, разбилась о правое плечо. 
     - Ах.  – он начал метаться, но взрослый на своих широких и длинных ногах всегда опережал его, нанося сокрушительные удары по спине, животу, ногам, затылку. 
     – Не надо, хватит. 
     Он загнал мальчика в угол и посыпал бесконечную череду прожигающих насквозь ударов, детский крик в пересмешку со шлепками по телу, имели возбуждающий эффект на изверга.  Наконец жертва потеряла сознание и, тяжело сопя, вытянулась на ровном полу.  Его некогда румяный живот теперь обрел сине-бурый оттенок и больше напоминал огромную вздувающуюся грибную шапку.  Взрослому хотелось приложиться еще сверху, но усталая рука сама выронила от бессилия окровавленную кожаную ленту.  Миша глубоко вздохнул, и выпрямил спину, от чего потрет девы Марии растянулся в лице.  Дышать было нечем, запах пота и крови вытеснили все ошметки свежей атмосферы и влагой расползлись по запыленным стеклам на окнах. 
     - Кусок дерьма! – проворчал он и вышел вон. 
     Мальчик лежал.  Его детские глаза, залитые стекшейся кровью, всматривались в пустоту над ним.