Никогда.  Никогда и ни за что не выключайте свет, занимаясь любовью! Даже если девушка настаивает.  Даже если она шантажирует — или-или, не выключайте! Моя Карина тоже стеснялась и настаивала на «романтике». 
     Лучше запаситесь свечами. 
     
     Помню, как мы гуляли по парку…
     Такой радужный, светлый день.  От недавно прошедшего дождя сыро и под деревьями шагать опасно — нет-нет да созреет капля, бухнется с листа прямо на нос.  От неожиданности дернешься, обласкаешь ее бранью, скосишь глаза на переносицу, где блестит влажная клякса.  А Карина смеется от моего растерянного вида и от счастья.  Закрывает лицо ладошками, слегка сгибается под вибрацией хохота.  Я смахиваю дождевой плевок, хватаю ладошку своей девочки, и мы идем дальше.  Никогда не думал, что спустя три года ночей в одной постели можно быть столь же счастливым, как после первого поцелуя.  И россыпь тем для разговоров о высоком не скудеет, умолкаешь лишь на границе между жизнью и сном. 
     Мы проходим мимо многоголосого летнего кафе вдоль набережной, которую горожане окрестили «Художкой» и ненадолго останавливаемся у ветхих ограждений, чтобы поглазеть на катера.  Я советую Карине не прислоняться к перилам — их бетонная одежда уже осыпается и кое-где виден железный каркас, а еще в полуметре от нас белеют птичьи «приветы».  Но моей девочке все равно, она упирается локтями и перегибается через ограду так, что ноги болтаются на весу, разглядывает мелкие камни и серость песка под деревьями.  И я понимаю, что нет никого преданнее и любимее меня в этот момент, на этой планете. 
     — Кари, — зову ее, и она оборачивается.  Лучшего имени не придумать для моей девочки.  Сочная, обжигающая и вместе с тем восхитительно нежная Кари добавила в мою постную жизнь яркости.  — Поехали домой?
     Очень хочется закрыться за тремя замками, уронить ее на диван, но Кари морщит носик и тоскливо оглядывается на квасовидное неспокойствие Омки. 
     — Не хочу домой! Может, по Тарской прогуляемся?
     Не оставила ни малейшей возможности для отказа.  Направляемся в глубь аллеи, не обнявшись, но рядом, в такой близости, что отчетливо слышу запах ее антиперспиранта в созвучии с естественным. 
     — Ты видел, как взрывали бомбы? — с ненаигранным изумлением перебивает мой рассказ, и я нарочито небрежно бросаю «да», хотя самого приятной болезненностью раздирают воспоминания о годах в Курчатове. 
     Вот уже квадратные плиты под подошвами, и памятник Достоевскому шпилем преграждает дорогу.  Вдоль аллеи непривычно пустые лавочки и ровные обрамления короткостриженных газонов.  А впереди — желтая арка, как ворота в потусторонний мир.  «Тарские ворота». 
     Мимо пробегает беловолосая девчушка с ярко-красными бантиками, она хочет пройти под аркой, но останавливается у одной из «ног» и, попятившись, обходит строение.  Кари провожает ее понимающим взглядом. 
     — Я тоже в детстве боялась заходить под арку.  Думала, что там живут злые привидения, — рассмеялась, смущенно откинула длинную челку с лица и остановилась взглядом на просмоленной дверце.  — Володь, она открыта! Ты только посмотри, открыта!!!
     И вправду.  Вместо привычного чугунного замка — пустота петлиц.  От слабого скрипа дверцы в черноте утробы рождается эхо.  Первый шаг предоставлен мужчине, и я шагаю в темноту, увлекая за собой мое «живое солнце». 
     Немного железных ступеней, но каждый шаг прощупываю носком кроссовка — Кари прикрыла за нами дверь.  Уединение в полной темноте на узкой площадке.  Моя девочка, как обычно, разгадывает мысли и льнет, прижимаясь всем телом, запускает руки мне под футболку.  Я пытаюсь расправиться с неподатливыми шнурками ее длинной юбки, потому что задирать пошло.  А Кари нервничает, нетерпение сквозит в надрывных вдохах.  Ей привычнее расправляться с собственной одеждой, юбка падает вниз оглушительным шорохом, и не важно, что на бетонном полу — нетронутый грязью камень или многогодовой слой пыли.  Недовольный шепот: «ну что ж ты так долго?» И глубина… Ей неудобно стоять, но Кари не жалуется, наверное, не хочет даже думать о жесткой шершавости ниши, чтоб не растратить моменты впустую.  И я не жалею ее.  Знаю, что жесткость ей нравится больше.  И вот, наконец, мы сжимаемся оба.  Одновременно.  Как обычно. 
     Спускаемся медленно на все еще дрожащих ногах.  Я приоткрываю дверь, выглядываю, нет ли кого поблизости.  Не столь важно чужое мнение, сколь хрупкое ощущение «неправильности», порочности в только что случившемся. 
     Пустая улица дает зеленый свет, я делаю шаг вперед, но Кари останавливает, удерживает за руку и просит замереть. 
     — В чем дело? — застыл с протянутой ногой, наверное со стороны это выглядит забавно, а слабость все еще горит в теле. 
     — Н-ничего, — она медлит и выпихивает меня наружу, глядя под ноги.  — Просто тень была странная.  Будто не твоя.  Наверное, те самые злобные призраки. 
     Смеется, но не весело, я под ладонью чувствую мурашки на ее локте и предлагаю дойти до дома.  На этот раз она не отказывает. 
     А в спальне снова тьма и близость.  Она неутомима, кричит «еще, еще!» Я даже испугался, но до тяжелого конца довел. 
     
     Помню, как в первый приехали к врачу…
     На темно-синих кушетках в коридоре ждем очереди, и Кари следит покрасневшими глазами за движениями двери кабинета, вздрагивая при каждом открытии.  Из-за ввалившихся щек ее скулы выглядят еще острее, а туго стянутые резинкой волосы открывают крупные удлиненные ушные раковины, от этого Кари походит на эльфа. 
     Наконец, наша очередь, и мы входим в кабинет.  Вместе.  Я пытаюсь взять ее за руку, но Кари отстраняется.  Сжимает губы — старается подавить новый приступ тошноты.  Ее согнуло, как от судороги, и я не знаю как помочь.  Если б можно было взглядом вытянуть из ее слезящихся глаз муку, забрать себе до последнего зерна, даже зная, что не перенесу! Заботливая врач успевает подать оранжевую ванночку, Кари тут же наполняет ее желчью.  Я не могу смотреть на выплески, отворачиваюсь и ловлю снисходительный взгляд врача — женщина не осуждает, она видела такое много раз, уже не воспринимает мужскую брезгливость, как признак безответственности. 
     — Подожди здесь, — мягко говорит врач и уводит Кари в смежную комнату.