Между государственной границей и полуторамиллионным Омском в зарослях березовой рощи спрятана маленькая деревушка.  Отгороженная от цивилизации, укрытая небом и расстоянием от людских глаз, она около века хранила свои тайны неподалеку от маленького озера с плотной маслянистой водой.  Там никогда не запирались двери деревянных, построенных по старинке, домов со скрипучими ставнями, никогда не росли сорняки в аккуратных огородах и никогда не светило ярко солнце.  Над деревьями, которые больше похожи на столпы мироздания, каждое утро стелился туман, а днем небесное светило скрывали плотные тучи.  Но даже сгорбленные годами старики, что родились в этом странном пасмурном месте не помнили ни одной капли дождя, сорвавшейся с тугого небесного полотна, ни одной снежинки, спущенной на замерзающую в суровые зимы землю.  Тучи всегда проносили ливни мимо.  Однако скудность природы на рыдания не мешала винограду буйно виться у каждого дома, а земле давать великолепный урожай из года в год.  Так мне рассказывали. 
     
     Как я оказалась на одной из дорожек деревни не знает никто, от меня же события, приведшие в забытый Провидением уголок, скрыты черной повязкой амнезии. 
     Моя память начинается с боли в пояснице от долгого лежания на жесткой кровати.  За небольшим, окруженным цветастыми шторками, окном бесилась ночи.  Я открыла глаза в тот момент, когда разыгравшийся ветер пригнул тонкие березы к самой земле и тут же отпустил.  Взметнувшись вверх, словно катапульты, они при тусклом свете луны показались мне щупальцами гигантского осьминога, что таился под фасадом и теперь норовит, объяв дом, утащить его в темные недра земли.  От ужаса я закричала и едва не оглохла от собственного голоса.  В тот же момент комната наполнилась незнакомыми людьми.  Большинство из них застыли в дверях и, крестясь, глядели на меня, как на опасное, но вызывающее жалость животное.  К моей кровати подошла высокая женщина с длинными, уложенными на затылке волосами и, присев рядом, протянула бокал с мутной жидкостью, от которой поднимался пахнущий травами пар. 
     — Выпей, детка.  У тебя жар. 
     Ее ласковый гортанный голос успокоил меня.  На вкус отвар оказался неприятным, но тепло, разлившееся по моему горлу, оказало целительное действие.  Испуг прошел, сменившись головокружительной слабостью.  Вернув кружку, я огляделась.  Небольшая чистая комнатка была обставлена скромной, явно самодельной мебелью.  Стол, пара стульев, небольшой комод, да кровать у окна, на которой я лежала — вот и все убранство.  Из освещения — керосиновая лампа и скудная лунная дорожка на дощатом полу. 
     — Ну вот и славно, — улыбнулась женщина и отставила пустой бокал на комод.  — Тебе полегчало?
     Я нерешительно кивнула, борясь с желанием упасть на жесткую прохладную подушку и забыться сном. 
     — Я — Ксения, — представилась женщина.  — Это — мой муж Владимир и сын Максимка. 
     Высокая крепкая фигура Владимира внушала защиту и поддержку, за широкими плечами такого мужчины хочется спрятаться и высовывать нос только из любопытства.  Максимка же оказался худощавым парнем лет двадцати с длинными, неровностриженными волосами пшеничного цвета, как у отца, и прищуренными светлыми глазами.  Поймав мой взгляд, он улыбнулся, смешно сжав губы в тонкую линию, и хрустнул суставами пальцев. 
     — А как тебя зовут? — спросила Ксения и капельки пота холодом скатились по моей спине. 
     Все замерли, затаили дыхание и выжидающе уставились на меня.  Два десятка глаз следили за моими губами, но я не знала, что ответить.  В голове разверзся черный океан и потопил все воспоминания. 
     — Я… я не помню, — отступивший было страх впился в грудь острыми кинжалами.  Я понимала речь, узнавала предметы и образы, но разум отказался воспроизвести хоть день из жизни.  Словно я и не рождалась.  Весь мир сузился до маленькой уютной комнаты. 
     — Ничего, ничего, не волнуйся только, — прохладные ладони Ксении коснулись моей руки и мне захотелось отбросить их, но эта прохлада обещала заботу.  — Ты обязательно поправишься и все вспомнишь.  А пока мы будем звать тебя Машей, хорошо? Давай, поспи, тебе надо сил набраться. 
     Она уложила мою пустую, одеревеневшую голову на подушку и, укрыв меня одеялами, поднялась с кровати. 
     Я осталась одна.  Неизвестно кто, неизвестно где.  Потерянная и потерявшаяся. 
     Еще какое-то время из-за закрытой двери слышались приглушенные голоса, но скоро сознание затуманилось и я провалилась в сон. 
     
     Так началась моя новая жизнь в тихой странной деревушке, у которой и названия-то не было.  Каждый день я вместе с Ксенией и ее семьей работала на огороде, а вечерами, после ужина, все жители выходили на улицы и, рассевшись на добротно сколоченных лавочках, говорили о мирских делах.  Деревня насчитывала домов двадцать, но сплетен и пересудов хватало.  Молодое поколение постоянно подпитывало любопытные языки: то неугомонного Димку застукали под прикрытием ночи в сарае с первой красавицей Настей, то тихоня-Света стала быстро поправляться, причем в области живота, то неразлучные друзья Колька и Лешка стащили из погреба деда Игната бадью самогона, а потом всю ночь горланили матерные частушки собственного сочинения. 
     Но главным лучиком света в моей бренной жизни был Максим.  Порой рассудительный и взрослый не по годам, порой безрассудный и озорной словно мальчишка, он стал для меня проводником по жизни, другом и… он прекрасно целовался.  От его прикосновений мне становилось уютно, как под крылом птицы и трепетно будто на глубине океана.  Ночами, стоило родителям крепко уснуть, он тихонько пробирался ко мне в комнату, и я отдавалась во власть его чуткого тела.  Какие это были ночи! То жестоко-дикие, то пленительно-робкие, но каждый раз невыносимо короткие.  Нам не хватало часов темноты, чтобы полностью спалить друг друга.  Он безошибочно угадывал все мои желания и порой я прокусывала до крови губы, чтобы с них не сорвался крик.  Даже случись мне потерять память снова, я ни за что не забуду его горячего дыхания на моей шее, нежных неугомонных рук и сбивчивый ритм сердца. 
     
     Так прошло два месяца.  Июль вступил в свои права и жителями овладело странное беспокойство.  Первого июля, стоило петухам пропеть бодрящую песню, тучи рассеялись и на небосклоне ярко зажглось палящее солнце.  Его жар настолько резко ворвался в жизнь сумрачной деревеньки, что люди посходили с ума.  По вечерам они прятались в своих домах, все грядки закрыли брезентовыми полотнами, а порой кто-нибудь внезапно падал на колени и, вознеся руки к небу, бормотал непонятные слова.  Я же искренне радовалась открывшемуся светилу, пока в одно лучезарное утро не узнала причину всеобщей тревоги. 
     Солнце с ранних часов пекло настолько сильно, что у колодца в центре деревни выстроилась очередь желающих добыть живительную влагу.  И в тот момент, когда я поднесла нагревшуюся металлическую кружку с водой к губам со стороны озера послышались крики.  Несколько соседских мальчишек неслись к нам по дорожкам, поднимая босыми ногами столпы пыли.