­- Меня ничто не ждет на свободе.  Я презираем людьми. 
     ­- Ты говоришь это из-за телесных увечий? Каким бы ты ни был, у тебя доброе сердце, ты самый лучший из всех кого я знал, – Джон услышал тихий всхлип.  – Ты плачешь?
     ­- Нет, смеюсь.  Ты первый, кто сказал мне это.  Ты говоришь так потому, что никогда не видел меня. 
     ­- Внешность не имеет значения, когда у человека великая душа. 
     ­- Увы, мой добрый гений, не все поймут твоих мыслей.  Для многих уродство – клеймо, которое невозможно не заметить.  Будь я даже тысячи раз велик душой, меня все равно будут презирать.  Нет, уж лучше мне остаться тут и не шокировать людей своим безобразным лицом. 
     ­- По-моему, ты слишком самокритичен.  Не верь тому, что говорят о тебе охранники, да и все остальные люди.  Для меня ты совершенство, – он притих, снова услышав всхлипы.  – Ты смеешься?
     ­- Нет, плачу.  Такого, как ты, я никогда не встречал и мне будет жаль терять тебя, но ты должен покинуть этот враждебный дом тоски. 
     ­- Без тебя я никуда не уйду. 
     ­- Я больше не живой и не мертвец. 
      Сейчас лишь узник собственного тела,
      Но обращусь я в вольный ветер,
      Когда куранты отобьют мой час. 
     ­- Ты готов схоронить себя заживо, думая о благополучии других?
     ­- Меня спасая, погибнешь сам.  Я лучше расскажу, как выбраться отсюда. 
     План показался Скотту чрезвычайно заманчивым и надежным.  Он рассказал об этом своему другу Дарелу Паркеру.  Однако тот не сразу согласился на побег.  Он не хотел быть беглым заключенным и жить в постоянном страхе. 
     ­- Если я убегу один, они подумают, что ты содействовал моему побегу.  Решай: либо ты испытаешь шанс и убежишь со мной, либо останешься и тебя жестоко накажут за мой побег. 
     ­- То, что ты делаешь, называется шантажом, – сердито ответил Паркер на предложение друга.  – Черт с тобой! Если мы попали сюда вместе, то и выбираться будем вместе!
     ­- Я был уверен, что ты не подведешь меня, – похлопав товарища по плечу, довольно произнес Скотт.  – Надо сначала все хорошенько осмотреть, потом освободить одного человека и осуществить наш план. 
     ­- О ком это ты?
     ­- Это тот человек, чьим планом мы будем руководствоваться. 
     ­- А вдруг он ненадежен? Что, если он выдаст нас?
     ­- Исключено! Он самый замечательный из всех людей, каких я когда-либо встречал.  Ему я доверяю, как самому себе. 
     ­- Это твой сосед? Человек-шок?
     ­- Не называй его так! Он не любит это прозвище. 
     ­- И как же ты собираешься вызволить его? Он же находится под строжайшим надзором. 
     ­- Я попрошу Роджера занять его рабочее место и отнесу соседу ужин.  Пойду с охранником в ту камеру, оглушу того и убегу с узником. 
     ­- Убежишь? – усмехнулся Паркер.  – Джон, он едва передвигается, он будет нам только обузой.  С ним мы точно пропадем. 
     ­- Без него никакого побега не будет! – твердо решил Скотт. 
     ­- Что ж, смотри, но если мы попадемся, я скажу, что все это было твоей выдумкой, что ты мне угрожал и я вынужден был согласиться. 
     ­- Хорошо, предатель, я возьму всю вину на себя.  Завтра Алькатрас станет для нас только горьким воспоминанием. 
     Скотт не собирался рассказывать о своем плане соседу.  Он-то знал, что ни один человек не пожелает по доброй воле остаться в заключении, и был уверен, что его намерения найдут одобрение у товарища-романтика.  Он попросил Роджера, заключенного, который относил еду Человеку-шоку, позволить ему хотя бы разок сделать это за него.  Роджер был не против, занятие это было для него неприятным.  Он утверждал, что после похода в эту камеру у него пропадал аппетит, но он не мог отказаться от этой работы, так как она давала ему много привилегий.  Никто не хотел заходить в камеру к убийце-уродцу, да и Роджер был рад передать свои обязанности хоть разок другому человеку. 
     ­- А где же Роджер? – спросил Гильберт, узнав, что Скотт намеревается сам отнести ужин Человеку-шоку. 
     ­- Ему что-то плохо стало, и он попросил меня сделать это вместо него. 
     ­- Надеюсь, ты не слабонервный? – усмехнулся Гильберт.  Ему стало даже забавно посмотреть на реакцию Скотта.  Скольких он таких смельчаков повидал, которые отваживались зайти в камеру Человека-шока, но впоследствии испытывали такое потрясение, что их никакими угрозами невозможно было повторно заставить войти туда.  Роджер был полуслепым, он старался по мере возможности не смотреть на узника, и все равно каждый раз он возвращался от него несколько подавленным. 
     Прежде чем открыть дверь камеры, Гильберт велел заключенному занять свое место.  У самой двери в стене была небольшая железная затворка.  Скотт ничего не знал о ее предназначении.  Она служила страховкой для тех, кто входил туда.  Прежде чем дверь открывалась, заключенный проходил к самому отдаленному концу помещения, вставал на колени и прислонялся к стене.  Охранник нажимал на затворку снаружи, и железный обруч охватывал шею узника.  В таком положении вдалеке от стола и двери, он ни для кого не представлял опасности. 
     Гильберт сковал зека и пропустил Скотта в камеру.  Он, держа поднос с глиняной тарелкой и стаканом, прошел к столу.  Взглянул на своего друга и почувствовал, как все нутро у него перевернулось от ужаса.  Перед ним на коленях стоял не человек, нет! Что-то очень смутно напоминающее человекоподобное существо.  Это был сгорбленный гомункул в черной потрепанной одежде.  Длинные поседевшие волосы спадали на левое плечо, а с другой стороны головы у него и вовсе не было волос, ко-жа была красноватой и сморщенной.  Правая половина лица была вся искорежена не было ни брови, ни века, кожа на лбу свисала и закрывала глаз.