Туман, нависавший над долиной, перед самым закатом рассеялся, и прямо передо мной возникла чудовищная громада замка.  Я понял, что наконец-то прибыл к месту своего назначения.  Черный уродливый параллелепипед, окруженный неровной зубчатой стеной, лепился к склону плоской горы Мартай.  Ниже, под горой, стояла церквушка да теснились у самой дороги кривые приземистые домики с крошечными огородами, а чуть поодаль шумела по перекатам река, названия которой я не знал, хотя, возможно, никто никогда и не пытался дать ее студеным водам какое-нибудь имя. 
     Стояла поздняя осень.  Под утро ударил морозец, и грязь, которую вот уже почти неделю месили копыта моей лошади, враз затвердела.  Голые черные деревья замерли в ожидании зимы, и даже огромные валуны, некогда скатившиеся с окрестных гор, будто бы съежились от холода, недоумевая, когда же их укроет снежным одеялом. 
     Я проехал через селение, содрогаясь от собственных фантазий о том, как можно прожить в подобном месте всю жизнь.  У ворот замка угрюмый часовой долго изучал мои бумаги, после чего буркнул что-то неразборчивое и впустил меня во двор.  Только здесь я ощутил, что под копытами моей кобылы не замерзшая грязь, а брусчатка, и, признаюсь, даже такая мелочь порадовала меня в этом угрюмом царстве.  Я недаром второй раз употребил слово «угрюмый», ибо нельзя по-иному описать выражение, царившее на лицах всех встреченных мной людей, словно все, от крестьян до офицеров гарнизона, находились во власти некой неведомой скорби. 
     - Как найти коменданта? – спросил я у одного из угрюмцев, и тот указал мне своей засаленной треуголкой на аккуратный бревенчатый домик, стоящий вплотную к опоясывающей территорию замка стене. 
     Оставив лошадь на попечение солдата, я вошел, щелкнул каблуками и представился:
     - Капитан Эрлих Кресс Брико.  Направлен Его Императорским Величеством в замок Глиц для несения дальнейшей службы!
     Комендант оказался почти таким, каким я его представлял – пожилым, грузным, плешивым.  И с глазами, полными безразмерной усталости.  Впрочем, завидев меня, он приосанился, надел треуголку, запахнул небрежно наброшенный на плечи мундир и ответил так, как того требовал Устав:
     - Комендант тюрьмы, полковник Микель Борг. 
     После этого он помолчал несколько долгих секунд, внимательно рассматривая мое лицо и мой мундир, а потом спросил:
     - За что вас сюда, капитан?
     - После ранения в битве у южной оконечности Сарматских гор награжден орденом Золотого Орла и переведен сюда в качестве инженера-фортификациониста, господин полковник! – отчеканил я. 
     Полковник горько усмехнулся и спросил вновь, совсем мягко, по-отечески:
     - Я не спрашиваю о ваших подвигах, капитан, - я догадываюсь, что золотых орлов не раздают просто так.  Я спрашиваю: за что вас направили сюда?
     - За дуэль, - признался я. 
     - Так я и думал, - усмехнулся комендант.  – Да, Его Императорское Величество не жалует дуэлянтов.  Ну что ж, добро пожаловать, если, конечно, эти слова применимы к такому проклятому месту!. . .  У вас много вещей, капитан?
     - Никак нет, господин полковник, - ответил я.  – Мы - люди военные.  Наша постель – попона коня, а одеяло – мундир. 
     - Вот и отлично! – засмеялся комендант.  – В деревне есть трактир, где одна почтенная пожилая женщина сдает комнаты моим офицерам.  Жилище нехитрое, но теплое, сухое и без клопов.  Думаю, обживетесь.  А пока не изволите ли поужинать со мной? Моя супруга чудесно готовит. 
     Я согласился и сделал это не только из вежливости, но и потому, что здорово проголодался. 
     - Скажите честно, капитан, - спросил комендант, когда мы выпили по бокалу лёгкого ягодного вина, - я не кажусь вам м-м… слишком мягким для военного?
     - Никак нет, господин полковник, - сказал я. 
     Тот скривился как от зубной боли. 
     - Бросьте! Не пытайтесь льстить мне, капитан! Я всего лишь прошу вас быть со мной честным.  В конце концов, я ваш начальник! Ну так, признайтесь, ведь на ваш взгляд комендант тюрьмы для осужденных на пожизненное заточение должен выглядеть совсем по-другому? Быть более решительным, суровым, даже грубым? Так?
     - Да, - выдавил я. 
     - То-то и оно! – вздохнул комендант.  – Оскотиниться в этих местах дьявольски легко, а вот остаться человеком – столь же дьявольски трудно! Я сейчас вам расскажу про эту тюрьму все, что смогу, и тогда, возможно, вы поймете, какое это жуткое место. 
      - Вы, конечно, знаете историю этого замка? – рассказывал комендант.  – Когда погиб старый барон Глиц, не оставивший наследников, эти земли отошли к Его Величеству, и тот решил превратить замок в тюрьму для самых отпетых негодяев.  Я должен сказать вам, Брико, здесь коротают оставшиеся им земные дни самые отъявленные подонки, каких только можно сыскать! Для большинства из них быть заживо погребенным в каменном мешке – слишком легкая участь.  Будь жив Дагоба IV, отец нашего нынешнего императора, их неминуемо ждала бы виселица! А при Нерате II каждого из здешних сидельцев публично четвертовали бы на городских площадях! Но Его Величество - да продлит Господь его земные дни! – не по годам мудр и милосерден, отменил смертную казнь, и теперь все это человеческое отребье отправляют к нам. 
     Пока комендант говорил, я молча налегал на ужин и вино и лишь изредка кивал в знак согласия. 
     - Когда вы познакомитесь с приговорами, вы ужаснётесь, - продолжал полковник.  – Нет ни одного, чьи руки не были по локоть в крови! Да что по локоть – по самые плечи! Впрочем, в этом вы сами скоро убедитесь… Но и это ещё не всё, - голос коменданта превратился в шёпот.  – Тут полным-полно тайн, настолько зловещих, что и думать о них не хочется! Вы знаете, зачем нам потребовался фортификационист, то есть вы? Да потому что многие стены в замке двойные! Я уж не знаю, зачем это понадобилось Герману Глицу, который построил замок, но, вероятно, он очень боялся заговора, коль уж предусмотрел такие хитрые пути бегства.  Мы обнаружили пару внутристенных ходов, но кто знает, сколько их на самом деле?! Того и гляди, чтобы кто-нибудь из этих мерзавцев найдёт такой ход и сбежит!
     - И бегут? – спросил я. 
     - Бегут, - признался комендант.  – Кого-то тут же ловят и водворяют на место, выпоров как следует, кого-то потом находят замерзшим в горах, а кто-то бесследно сгинает в окрестных лесах… Вот пару месяцев назад был случай… Сидел тут один чернокнижник по имени Горгот.  Конечно, осудили его не за колдовство (за это сейчас не садят), а за то, что он в своих дьявольских целях убивал детей.  Да как убивал! У меня, когда я его приговор читал, волосы дыбом вставали! У нас он просидел года четыре, а потом сотворил вот что…
     Полковник прервался, налил себе полный бокал вина, осушил его в два глотка, перевёл дух и продолжил:
     - В те времена арестанты сидели у нас по двое, потому как не все комнаты замка были переделаны под камеры.  Так вот, этот Горгот сидел вместе с разбойником по имени Руфус.  Тот тоже был отъявленным негодяем - всю свою сознательную жизнь убивал, насиловал, грабил.  В общем, два сапога – пара.  Руфус целыми днями валялся на соломе да орал похабные песни, а колдун выпросил бумаги, чернил и перьев и что-то строчил.  Ну, мы на это смотрели сквозь пальцы: пускай пишет, лишь бы вёл себя смирно.  Вы знаете, капитан, у меня даже складывалось впечатление, что поганец рад тому, что заключён именно в Глице, а не какой другой тюрьме… Но об этом чуть позже.  Так вот, разбойник был здоровым детиной, а колдун – маленький такой, щуплый весь, но, не поверите, Руфус его откровенно побаивался.  И было за что! В одну из ночей из их камеры стали вдруг доноситься жуткие вопли.  Я-то их не слышал, но у караульные говорят, что чуть не перемёрли со страху.  Как сейчас помню, один солдатик доложил, что колдун сбежал.  «А разбойник?» - спрашиваю.  А солдатик молчит, глазами хлопает да рот разевает как рыба на воздухе.  Ну, я мундир набросил - и в тюрьму.  А когда увидел то, что было в их камере, аж заледенел весь. 
     Рассказывая, комендант содрогнулся, и у меня невольно мурашки побежали по коже. 
     - Не за столом такое рассказывать, но… Весь пол камеры был залит кровью, - сказал комендант.  – Прям как будто кто-то взял и выплеснул её целое ведро.  В этой луже лежит Руфус с перегрызенным горлом.