- Так я приду?
     - Конечно, конечно! – скороговоркой выдал Костя.  – Часов в пять. 
     - Ну, до встречи! – Анна Мария лучезарно улыбнулась, подмигнула и исчезла. 
     Еще пару минут Костя стоял, купаясь в лучах неожиданного счастья. 
     - Ты чего тут? – услышал он за спиной.  Это был Димка. 
     - Да так… - замялся Костя.  – Аньку Рунг встретил.  А ты-то как? Сдал?
     - Ко-неч-но! Вопрос, правда, один гнусный попался.  О гномических сущностях Максима Исповедника.  Но ничего, выкрутился… А тебе?
     - Да тоже ерунда какая-то.  Об изначальной развращенности духов зла или что-то в этом роде.  Точно не помню… Ну мы же не зря три дня учили! Ответил как надо, - Костя немного помолчал.  – Слушай, ты что сейчас планируешь делать? Пошли по Набережной погуляем! Пива попьём, а?
     - Так вечером ведь пить собирались, не так?
     - Вечером мы будем пить портвейн, - сказал Костя.  – А пиво – сейчас. 
     *
     Они сидели за столиком в тени могучей ивы, пили пиво с кнедликами и смотрели на реку.  Ветер как всегда дул против течения, и водная ширь пестрела барашками пены, похожей на ту, что венчала кружки Кости и Димки. 
     - Хорошо! – сказал Костя. 
     - Хорошо, - согласился Димон. 
      Они немного помолчали, наслаждаясь моментом. 
     - Смотри, паром идёт, - сказал вдруг Костя, показывая рукой на черную точку где-то возле самой линии горизонта. 
     - Ну и что? – удивился Димка. 
     - А ты никогда не задумывался, почему паром всегда идёт сюда? – спросил Костя. 
     - Просто это мы его всегда наблюдаем в тот момент, когда он идет сюда, а не отсюда, - пожал плечами Димка.  – Случайность чистой воды.  В конце концов, мы с тобой сюда обычно приходим днём или под вечер, а он на ту сторону ходит, может быть, рано утром или, наоборот, очень поздно. 
     - Да? Наверное, ты прав, - согласился Костя, но тут же добавил: - Хотя, знаешь что, Димон? Иногда мне приходит в голову безумная мысль: а что если люди не хотят плыть на тот берег? Или не могут?
     - Это еще почему?
     - Ну, мало ли… Я ведь там никогда не был.  И ты тоже, - сказал Костя, всматриваясь в далёкую, едва различимую, полоску противоположного берега. 
     Хотя, возможно, никакой полоски и не было, а Косте она только казалась – река была поистине огромной.  Но всякий раз, когда он начинал вот так вот, пристально, глядеть в эту водную даль, его охватывало странное щемящее чувство, словно он безвозвратно потерял что-то, но никак не может вспомнить что именно. 
     *
     Вечером они купили портвейна, всяческой закуски, позвали гостей и устроили грандиозную пьянку.  Все шло как обычно: Писарчук вещал, парни смеялись над его сентенциями, девчонки в ужасе таращили глаза, но тоже хихикали, и только Костя нервно поглядывал на часы - ждал Аню. 
     Она постучала в тот самый момент, когда Стас, сидя на фоне черного квадрата распахнутого настежь окна, выдавал очередной афоризм, а Генрих из 215-ой комнаты сообщал, что подобно Ницше обязательно напишет книгу под названием «Так говорил Писарчук».  Она вошла и сказала «Всем привет!».  Писарчук замолчал на полуслове, замерев с поучающе воздетым вверх пальцем.  Димка состроил удивленную мину.  Оба они никак не ожидали такой гостьи. 
     Впрочем, замешательство тотчас прошло, и вечеринка продолжилась с удвоенной силой.  Гостям захотелось музыки да чтоб «поядреней», и Стас поставил кассету «Бахыт-компота».  Вскоре пять голосов вразнобой выводили:
     Пьяная, помятая пионервожатая!
     С кем гуляешь ты теперь, шлюха конопатая?!
      Костя весь вечер крутился вокруг Ани, то наполняя её бокал, то подкладывая закуску, в общем, изо всех сил пытался очаровать.  Она благодарно принимала его суетливые ухаживания, и всю вторую половину вечера Анютина голова лежала на Костином плече, и аромат её волос дурманил его разум сильнее портвейна.  Узкую девичью ладонь он держал в своей руке, трепетно лаская её кончиками пальцев, и ему уже было совершенно наплевать на всё, что происходит вокруг.  «Безвозвратно потерянный для коллектива человек!» - охарактеризовал его Писарчук. 
     Когда был выпит весь портвейн и весь чай, часы на увенчанном шпилем здании городской ратуши пробили одиннадцать раз. 
     - Однако, пора и по домам, - заметил Генрих. 
     Гости спешно засобирались, словно боялись, что хозяева заставят их мыть посуду и выносить пустые бутылки. 
     - Проводи меня, - сказала Аня. 
     - Конечно, конечно! – Костя моментально зашнуровал ботинки, пообещал Стасу с Димкой: «Я только до остановки и обратно!», после чего покинул вместе с Аней уютную и гостеприимную обитель. 
     Они шли под ослепительно-звёздным небом по булыжной мостовой, держались за руки и молчали.  Слова были им сейчас не нужны. 
     Едва они подошли к остановке, как где-то вдали загудели рельсы, и вскоре из темноты, подобный одноглазому морскому чудовищу, вынырнул трамвай. 
     - Ну, мне пора, - сказала Анна Мария. 
     - Я надеюсь, это не последняя… наша встреча? - Костя сглотнул, пытаясь справиться с сухостью во рту. 
     - О, нет! - сказала девушка. 
     Она поцеловала его, и в этот момент, когда её глаза оказались прямо против его глаз, Косте показалось, что он увидел в них какую-то мимолетную боль или тоску.  Она словно предвидела, что их чувству суждено пройти через тяжелые, страшные испытания. 
     Но всё это Косте только показалось.  Он проводил удаляющийся трамвай взглядом и побежал обратно, в общагу.  Бежал вприпрыжку, почти летел, ведь любовь окрыляет, не так ли? Стремительность, с которой их отношения перешли от простых приветов при случайных встречах до прощальных поцелуев, удивила Костю, но он посчитал, что в подобных вещах лучше более полагаться на сердце, нежели на холодный рассудок. 
      Улица была практически пуста, за исключением двух-трёх прогуливающихся парочек, поэтому Костя, прыгая по брусчатке, глядел исключительно себе под ноги без опасений натолкнуться на кого-нибудь из прохожих.  Костя проскакал под аркой, увенчанной вычурным барельефом и надписью «Magna et Veritas», и попал на территорию университета.  Душа Костина пела и рвалась в небеса.  Да только в следующий миг произошло нечто, враз оборвавшее ей крылья. 
     Здесь, на улице, ведущей вдоль ботанического сада, горели не все фонари, и Константин перешел на шаг, опасаясь поскользнуться.  Поравнявшись с очередным фонарным столбом, Костя поразился странной перемене: он обнаружил себя стоящим внутри светового конуса, окруженного непроглядной тьмой.  Ни других фонарей, ни горящих окон, ни звёзд – словно всё вдруг перестало существовать.  Костя остановился, не решаясь выйти из светового круга и сделать шаг в черноту.  Колебания его, впрочем, продолжались не более мгновения, потому что Костиного слуха донесся слабый стон, а затем… Затем темнота исторгла из себя человека.  Совершенно нагой, в какой-то дикой скрюченной позе, с заломленными руками, он медленно кувыркался в воздухе, будто осенний лист, подхваченный ветром.  На долю секунды лицо человека оказалось как раз напротив Костиного лица, и Костя увидел его искажённое безмерным ужасом лицо и полные смертельной тоски глаза.