Капитан-лейтенант Вальтер Швигер, командир субмарины U20, 6 мая 1915. 
      К чему я так и не смог привыкнуть, так это к запаху.  Он непередаваемо отвратителен: пахнет мазутом, соляркой, электролитом, немытыми телами, сыростью и еще чем-то неопределенным, но не менее гадким.  О, Бог мой, до чего ж ужасающа эта вонь! Как невыносимо мерзостен смрад, царящий внутри уродливых железных коробок, гордо именуемых субмаринами! Как чужд он вечно свежему дыханию океана! Именно потому, каждый раз, когда мы всплываем для перезарядки аккумуляторов и вентиляции отсеков, я первым устремляюсь вон из удушающей тесноты лодки и дышу, дышу, дышу, стараясь без остатка вытолкнуть из легких этот затхлый могильный запах . . . 
      А еще я стараюсь хотя бы на пару минут забыть о том, что рядом со мной есть люди, и побыть наедине с морем. 
     
      Жан Дюруа де Шомарэ, капитан фрегата "Медуза", 30 июня 1816. 
      Нет предела изумлению моему - Великий Боже, что за сброд! До чего ж ублюдочные рожи! "Африканский батальон"! Две сотни законченных висельников: будь моя воля, я каждого второго самолично вздернул бы на рею, а оставшихся отправил на пожизненную каторгу.  Но на все воля Твоя, Господи, и если Тебе угодно, чтоб все это отребье продолжало жрать, пьянствовать и сквернословить на борту моего судна, то так тому и быть.  Ибо знаю: всем им уготована иная судьба, и изменить ее не в моей власти. 
     
      Жрец. 
      О, Бог мой! Мое знание о Тебе бесконечно мало.  Но я знаю главное - Ты был, есть и пребудешь вовек, до тех пор, пока существует Океан.  И у Тебя тоже было много имен.  Древние вавилоняне звали Тебя Тиамат-Мумму, финикийцы именовали Дагоном, греки - Тритоном.  Евреи величали Тебя Левиафаном, славяне - Морским Царем, а викинги - иногда Кракеном, иногда - Великим Змеем Йормунгандом.  Мне не ведомо, есть ли во вселенной другие боги - Христос, Аллах или Иегова.  Миллионы поклоняются их именам, миллионы веруют в них, но Ты не нуждаешься ни в чьей вере, ибо я знаю, что Ты есть. 
      Боги требуют жертв, и Тебе они нужны тоже.  Я знаю, чаще Ты берешь дань свою сам.  Ты налетаешь на корабли в виде урагана, оборачиваешься рифом или айсбергом, а иногда предстаешь перед смертным в своем истинном обличии, которое неведомо даже мне, и тогда среди мореходов появляются легенды о кораблях-призраках, брошенных командами.  Но раз в столетие Ты требуешь исполнения Ритуала, и тогда Ты призываешь меня.  Я слышу Твой призыв в нежном шепоте бриза, в неистовом вопле шторма, в шорохе прибойной пены, в яростном реве волн, разбивающихся о прибрежные камни.  И тогда я вновь получаю свое земное воплощение.  Только затем, чтобы исполнить Ритуал. 
     
      Вальтер Швигер, 7 мая 1915. 
      Я часто задумываюсь о своем предназначении.  Какую роль в этой жизни выбрал для меня Ты, Господи? Зачем Ты надел на меня форму германского морского офицера? Какая высокая миссия уготована мне и тем тридцати душам, что заперты вместе со мной в стальной коробке и смердят, подобно стаду эльзасских свиней? Высокие слова "отечество", "долг" и "честь" мало что значат меня.  В конце концов, это просто слова.  Я верю, что когда наступит мой звездный час, я почувствую это.  Вчера мы пустили на дно два парохода, но я не испытал по этому поводу ни малейшего удовлетворения.  Равнодушие, будничное, холодное равнодушие. 
     
      Жак Дюруа де Шомарэ, 2 июля 1816. 
      Ночью мне доложили, что топовые огни "Эха" исчезли, и я позволил себе изобразить некоторое недоумение.  На самом деле я внутренне улыбнулся в тот момент, ибо понял, что все идет как нельзя лучше.  Еще раньше отстали "Луара" и "Аргус".  Теперь "Медуза" одна среди бескрайних вод Атлантики, а значит, никто не помешает осуществить задуманное.  Губернатор назвал это халатностью, но я возразил этому зарвавшемуся немцу, что ходовые качества у всех судов разные и лишний раз напомнил ему, что капитан пока я. 
      Сегодня утром многие обратили внимание на то, как изменился цвет моря: тьма вод рассеялась, и это говорило о том, что глубины стали опасно малы.  Мы приближались к банке Арген.  Офицеры принялись роптать, но кто обращает внимание на блеяние ягненка, ведомого на заклание?! Я непреклонен и твердой рукой веду фрегат навстречу судьбе. 
      Я должен исполнить свое предназначение. 
     
      Вальтер Швигер, 7 мая 1915. 
      "Дымы на горизонте, герр капитан!" Вот оно! Вот слова, которые ласкают мой слух, а картинка, видимая в перископ, - вот зрелище, ласкающее мой взор.  Я вижу судно, у которого дым валит из четырех труб.  Четыре трубы - значит, это очень большое судно.  В мире всего три парохода подобных размеров - "Мавритания", "Лузитания" и "Олимпик".  В любом случае, на борту десятки сотен пассажиров. 
      Я думаю о том, как удачно складываются обстоятельства: всего две недели назад наш посол в Вашингтоне заявил, что теперь мы будем топить любые суда, находящиеся в зоне боевых действий, а теперь я вижу перед собой одно из величайших судов современности, и оно вот-вот превратится в величайший из трофеев немецкого подводного флота.  Наверное, это должно льстить мне, как морскому офицеру, но тщеславие военного моряка чуждо мне, ведь в мире есть только одно, ради чего я существую. . . 
     
      Жак Дюруа де Шомарэ, 3 июля 1816. 
      Сегодняшняя ночь была великолепной! Для меня.  И ужасной - для всех остальных.  Фрегат нашел свою смерть, прочно сев на мель у северо-восточного побережья
     Африки. . .  Почему-то мне запомнились именно звуки: глухой скрип днища о песок, треск ломающихся мачт и досок обшивки, пронзительный звон рвущихся вант.  И крики, крики, крики. . .  Истошные, полные боли и отчаяния, и так ласкающие слух! Как капитан, я должен был покинуть судно последним, но в таком случае, мне пришлось бы разделить судьбу "Медузы", а я не могу позволить себе умереть, не увидев. . . 
     
      Жрец. 
      . . .