как прошел Ритуал.  О! В те дни Ты принял славную жертву! Я помню не все, ведь при каждом перерождении часть воспоминаний бесследно исчезает, иначе я сошел бы с ума под их чудовищным грузом, но главное я помню.  Я помню полные небывалого презрения взгляды, которые бросали в мою сторону, те, кому посчастливилось оказаться в шлюпке.  Я помню отчаяние на лицах людей, кому не хватило мест в лодках, и кого мы пытались буксировать за собой на плоту.  Я-то знал, что они обречены. 
      А потом я читал воспоминания моего корабельного хирурга, одного из тех немногих, кем Ты побрезговал.  Помню, я искренне улыбался, когда читал все эти его "бушующие волны", "жуткое состояние", "страшная картина", "безумец с топором", "бешеная рать".  Я улыбался, зная, как Ты понемногу, по десять-двадцать человек за ночь (а в один из дней, на рассвете, не досчитались более шести десятков), брал то, что Тебе причиталось.  Я улыбался, представляя тот ужас, который царил на плоту, когда Ты насылал на них волны, жажду, голод, солнце, акул и сумасшествие.  Как бы то ни было, но в тот раз Ты остался доволен. 
      Тело капитана Дюруа де Шомарэ умерло спустя двадцать пять лет после Ритуала, а имя его навсегда осталось покрытым позором.  Я умер вместе с ним, но только затем, чтобы вновь появиться на свет и стать тем. . . 
     
      Вальтер Швигер, 7 мая 1915. 
      . . .  кто я есть ныне. 
      Сейчас 15. 10 по среднеевропейскому времени.  Торпеда уходит, и те секунды, что отделяют ее от цели, тянутся подобно патоке.  На лодке воцаряется тишина, и теперь я могу. . . 
     
     
      Жрец. 
      . . . воззвать к Тебе:
      Море - храм Твой,
      И волны его - алтарь Твой. 
      Прими, Господь мой, эту скромную жертву,
      И даруй мне частицу благодати Своей!
     
      Вальтер Швигер. 
      Взрыв был чудовищный.  Я думаю, что взорвалась угольная пыль.  Как бы то ни было, но обломки взлетели выше труб, а в борту сейчас зияет безобразная пробоина, похожая на рваную рану.  Судно стремительно заваливается на правый борт, одновременно погружаясь носом.  Я вижу панику среди пассажиров.  Отсюда их предсмертная суета ничем не отличается от возни червей в выгребных ямах матросских казарм - она столь же отвратительна и бессмысленна.  В перископ теперь видно и название судна, выполненное золотыми буквами на его носу: "Лузитания". 
      Я не знаю, как расценят мой поступок, когда мы вернемся назад, в Вильгельмсхафен.  Имперское командование, скорее всего, назовет меня героем, а все остальное человечество заклеймит как последнего подонка.  Но это не имеет для меня никакого значения.  Главное, чтобы я выполнил свое предназначение, главное - . . . 
     
      Жрец. 
      . . .  чтобы был исполнен Ритуал. 
     .