Михаил Строганов
     
     
     
     ТАНЦУЮЩИЙ С ОГНЕМ
     
     роман
     
     
     Это начинается мой праздник, синьоры.  На наш очаровательный пир придет еще один гость.  Представляю его вашему вниманию, господа. 
     Его глаза - огонь, его светлые волосы - клубы золотистого дыма.  Его голос - рев бурного пламени, пожирающего камень.  Его божественный лик - огонь и пламя, и лучезарный, безбрежный свет. 
     Вы еще никогда не видали такой маски, синьоры!
     Леонид Андреев «Чёрные маски»
     
     
     
     Глава 1.  Вторая древнейшая
     
     В кабинете главного редактора, маленьком, душном, с перекошенными алюминиевыми жалюзи окнах, отчего вся комната напоминала раскромсанную консервную банку, битые полчаса Иван старался получить новое задание.  Он терпеливо выслушивал язвительные замечания главного редактора по своему прежнему материалу и старался предугадать, какую тему дадут в наказание. 
     - Вот что скажу тебе, дорогуша, если так пойдет и дальше, то с журналистикой можешь расставаться.  - Заваляев неторопливо раскрыл свежий номер, демонстративно перелистнул несколько страниц и ткнул пальцем в небольшую заметку Ивана.  - Может, объяснишь, про что, и главное, для кого ты написал сей опус?
     Храмов скользнул взглядом по полосе и с грустью для себя отметил, что выпускающий редактор не поставил-таки фотографию и текст сократил вполовину. 
     - Под этой статьей, Петр Тарасович, обязательно должно быть фото! И еще эпиграф, без него смыл становится размытым.  Вот послушайте:
     Но мы предчувствием живем. 
     Не лгут порывы и усилья. 
     Настанет срок - и обретем
     Несущие к свободе крылья…
     Не дослушав Ивана, главный редактор расхохотался, от чего его крупное тело, с трудом умещавшееся за столом, поползло на стоящий за спиной допотопный сейф, в котором хранились документы и редакционная касса. 
     - Ей богу, как на профсоюзной стенгазете ко Дню космонавтики! - отсмеявшись, Заваляев недовольно поморщился, отчего его рыжие тараканьи усы вздрогнули под носом и приподнялись кверху. 
     - Но ведь это прекрасная и почти невероятная история о том, как человек, лишенный при аварии рук, вырезал из дерева двенадцать выдающихся мыслителей, покрыл их сусальным золотом и расставил их на площадке возле своего дома.  А подножием каждого сделал мозаичное созвездие зодиака!
     Храмов посмотрел в беспрестанно бегающие, почти вращающиеся глазки Заваляева, торчащие во все стороны рыжие усы и про себя отметил удивительную точность его редакционного прозвища - «Тараканыч». 
     - Вот видишь, говоришь, а сам внутренне соглашаешься с моими доводами, - Ванин кивок не ускользнул от ищущих цепких глаз Петра Тарасовича, правда он объяснил его совсем по-другому.  – Ты сам понимаешь, что написанное тобой полная чушь, что ни о какой ноосфере и концепции вселенной твой безрукий папа Карло никогда не слыхивал.  Шекспира и Достоевского потому выстругал, что они есть в школьном учебнике по литературе, а вот их произведений наверняка не читал ни с руками, ни без оных, - Петр Тарасович торжествующе посмотрел на Ивана.  – Хочешь, скажу подлинную причину, для чего твой слесарь Дулов затеял всю эту звездно-деревянную катавасию?
     - Конечно, - нехотя согласился Храмов, предчувствуя, что теперь на его голову выплеснутся ушата циничных отповедей. 
     Ивану вспомнился булгаковский Коровьев с его гнусным бормотанием в преддверии бала у сатаны: «Ничего не поделаешь, надо, надо, надо… Все что угодно, но только не невнимание…»
     - Конечно, Петр Тарасович.  Я все-таки автор этого материала, и мне следует понимать свои ошибки, учась у такого мэтра, как вы. 
     - Журналистика, как вечная свадьба, - поучительным тоном заметил главный редактор.  – Только вот журналист, в отличие от читающих прессу лохов, должен помнить, что из хороших женихов выходят отличные. . .  холостяки! Надеюсь, ты меня понял?
     - Честно говоря, не очень. 
     - Хорошо, слушай.  На мой взгляд, а он, замечу, всегда верный, вся эта «золотушная история» была затеяна Дуловым исключительно для того, чтобы привлечь внимание впечатлительных обывателей.  Вот уже через них, через создание общественного мнения, продавить у властей дополнительную доплату ко своей крохотной инвалидской пенсии! И только такой дуралей, как ты смог, эту наживку заглотить.  Да и то напрасно.  У нас власти не просто слезам не верят, а плюют на них с Эйфелевой башни! - Заваляев многозначительно поднял большой палец кверху, а затем резко опрокинул его вниз, как это делали зрители Колизея.  - Жизнь, парниша, надо не только правильно понимать, но и ощущать ее пульсацию каждою клеточкой своего спинного мозга, улавливать ее интригу, прошу прощения, собственным седалищем.  Только таким «путем ануса» и возможно эволюционировать из мартышки в человека! Почитайте, наконец, доктора Фрейда!
     Журналистом Иван успел поработать всего полгода, но и за это время хорошо усвоил заведенную традицию «бессмысленного и беспощадного проговаривания темы» с главным редактором.  Каждый член редакции знал о том, что опубликовать не «заказуху», а собственный материал возможно только в том случае, если удастся измотать Завяляева в бесконечных обсуждениях предложенной темы.  И только потом, согласившись со всеми его постулатами о причинах устойчивого читательского интереса к самой желтой в Перми «Чрезвычайной газеты», беззастенчиво протолкнуть свой материал как самый подходящий. 
     Иван это понимал, но после откровений Тараканыча стало противно, словно перед твоими глазами вывернули и выставили напоказ тщательно скрываемую душевную мерзость.  Не важно чью: властных временщиков, замученного жизнью инвалида Дулова, а может, собственному двуличию…
     - Ты говори, говори, с чем пришел, - прерывая не кстати затянувшуюся паузу, покровительственно сказал Заваляев.  – Наверняка приволок очередную «гениальную» идею! Так? Угадал?
     - Действительно, тема, Петр Тарасович, отличная! - Иван расстегнул сумку и стремительно вынул из нее объемную потертую папку для бумаг.  – Я давно задумал цикл статей о гражданской войне в Перми.  Начать бы хотел с убийства великого князя Михаила Романова, потом написать о мученической смерти архиепископа Андроника, прозванного «Огнем пылающим», о царившем здесь духе «лбовщины» и, конечно же, лицедее Ваське Змее, совершавшем знаменитые «эксы» загримировавшись то в доктора, то жандармского офицера и даже в странствующего святого старца, наподобие Григория Распутина!
     - О чем? О ком? - от предложенной Иваном темы у Петра Тарасовича вновь задергались усы, глаза округлились и смотрели на юношу уже по-рачьи. 
     - Понимаете, до убийства великого князя, тогда официального приемника императорской короны, в России еще сохранялось шаткое равновесие, надежда на то, что люди еще смогут образумиться, - по уничижительному выражению лица Заваляева Иван понял, что тема провалена.  Но отступать было уже поздно, и Храмов продолжил, стараясь говорить как можно убедительнее.  - Михаил Романов не отрекался от правления, а предложил народу решить его участь на суде…
     - Так вот народ же и решил, шлепнув и закопав его не то на пустыре, не то на коровьем кладбище, - Заваляев скривил губы и в поисках наспех засунутой сигаретной пачки принялся простукивать карманы пиджака.  - О каком, спрашиваю, Романове и про какого умученного попа ты собрался писать?
     - Как же! – не удержавшись, возбужденно воскликнул Иван.  – Именно в Перми прошла генеральная репетиция массовой лжи, беззакония и террора, которая спустя несколько месяцев захлестнула всю Россию.  Кстати, в те годы и Екатеринбург, в котором через месяц после убийства Михаила Романова расстреляли царскую семью, был всего-навсего частью Пермской губернии. 
     - Юноша бледный с взором горящим, да поймешь ты наконец, что людям этого НЕ ТРЕБА! Вот для интереса выйди на улицу Сибирскую, с которой твоего Романова на «списание» увезли, да поспрашивай граждан, знают ли они, кто таков Великий князь Михаил Александрович, надёжа Рассейская? – главный редактор не спеша раскурил сигарету, затем вытащил из стола термос, плеснул в крышку-стакан мутное подобие кофе.  - Уверен, не знают, и знать не желают.  Заметь, даже не потому, что это их предки без суда и следствия укокошили Мишу Романова.  А оттого, что ни сама история, ни ее мораль не понятна, чужда и просто неинтересна обывателю.  Замечу, основному покупателю нашей газеты.  Вот так! Да, о попе сказочку уже Пушкин написал.  И заметь, много раньше, полагаю и успешнее тебя!
     «Наплевать, - Иван согласно кивнул головой, а сам решил не принимать близко к сердцу редакторские слова.  - Стану готовить материал втихоря, а там глядишь, и подвернется удобный случай.  Припрёт Тараканыча блеснуть перед спонсорами популяризацией истории родного и любимого края, так сам еще просит!»
     - Ты знаешь, какая главная заповедь газетчика? - неожиданно спросил Петр Тарасович, ощутив неуверенность Ивана звериным чутьем, - Давай, Ваня, говори не стесняясь! Сам посуди, если тебя старший товарищ профессионально не «обстрогает», то так на всю жизнь и останешься поленом.  А так глядишь, при моем-то опыте, может, со временем и выйдет из тебя Буратино-папарацци!
     Храмов ухмыльнулся такому неожиданному сравнению, навеянному главному редактору его «скульптурной» статьей и, чтобы умягчить разгоряченного Заваляева, решил подыграть редакторскому самолюбию. 
     - Цель журналиста информировать и просвещать, отстаивать идеалы свободы и демократии, говорить своим читателям правду и быть независимым арбитром во всех общественных и политических событиях!
     - Вот, оказывается, как ты думаешь, - Петр Тарасович посмотрел на Храмова, затем медленно скомкал в пепельнице докуренную почти до фильтра сигарету.  - Слушай внимательно и запоминай на всю свою журналистскую жизнь.  Наша цель – выгодно продавать свой труд.  И если ты не допущен до кормушки, то твой труд должен быть желтым и не знающим никаких других оттенков.  Негодуешь ли ты, скорбишь, сопереживаешь, радуешься, томишься влечением - ты все это должен делать исключительно по желтому ярко, сочно и бескомпромиссно! Это - твоя религия. 
     - Как ваши слова можно соотнести с выбором темы? – заинтересовано спросил Иван.  - Не значит ли это, что если я о Михаиле Романове напишу по желтому…
     - Нет, не значит! - резко прервал Ивана Заваляев.  - Не нафталина держаться надо, а живой плоти и крови, а также всего, что с ними связано.  Мода, спорт, секс, насилие… Кстати, неплохо держаться и трупов.  Пойми, если для солдата «труп врага пахнет сладко», то для журналиста любой труп пахнет сладчайше и пикантнейше!
     - Жутковато, Петр Тарасович, как-то все звучит, - искренне смутился Иван, не ожидая от главного редактора таких откровенностей.