.  Всего хорошего.  – Она попятилась из-под навеса.  По этому движению он догадался, что к ней вернулся страх, и выдавил из себя:
     - Прощай. 
     Ночная сырость тут же размыла очертания ее фигуры. 
     Он тоже поднялся.  И замер, почувствовав опасность раньше, чем она проявила себя. 
     15. 
     На ближайшем перекрестке из тишины возник глухой рык мощного двигателя, надвинулся и оборвался визгом тормозов. 
     Четыре ослепительных драконьих глаза – фары! – окатили голубым пламенем одинокую женскую фигурку в нескольких метрах от остановки, и она застыла посреди тротуара – в самом пекле безжалостно охватившего ее электрического костра. 
     Когда-то на кострах сжигали ведьм.  Но она-то не ведьма.  Он передернул плечами и встал. 
     Мотор с подвывом вздохнул и смолк.  С масляным чавканьем распахнулись дверцы, и по обе стороны “джипа” возникли черные силуэты.  …Два, три, четыре. 
     Он вспомнил машину, которую, едва приехав сюда, заметил на соседней улице, и не то зевнул, не то широко ухмыльнулся.  Вот они чего колесили. 
     Заскрежетали голоса:
     - Бегать намылилась? Куда убежишь, паскуда?!
      Черное кодло мигом окружило его недавнюю собеседницу. 
     - Ментам малявы строчишь?! Думала, не надыбаем? Куда денешься? Пусть теперь твой мусор побегает, тебя поищет.  Да иди сюда, не дергайся! В машину…
     Над пустынной, насквозь промокшей улицей трепыхнулся слабый крик, почти не женский.  Будто мелкую собачонку на полном ходу переехал грузовик. 
     - Эй, ребята, - окликнул он, выступая из-под навеса.  – Чего стоим? Бензин кончился?
     Кодло мгновенно примолкло.  Потом оттуда донеслось:
     - …Твою мать! Что еще за жавер?!
     - Женщин обижать нехорошо.  – На последнем слоге он не совладал с голосом, и раскатистое “о” ушло глубоко вниз, напомнив первую подвижку зарождающейся лавины.  Его улыбка делалась все шире.  Жжение, вынырнувшее из своего колодца, мгновенно разрослось, превращаясь в адское пламя.  Он расстегнул плащ и шагнул вперед. 
      Угловатые, почти квадратные силуэты двинулись навстречу, посоветовали лениво:
     - Вали, пока при памяти.  Совсем, что ли, безбашенный?
     Он широко распахнул полы плаща, словно выпуская на волю то, что разрывало его изнутри, и начал меняться. 
     Они заметили это не сразу.  Бубнили еще с гнусавыми интонациями.  А когда и заметили, не могли, не умели понять… Но разом насторожились.  Тусклое мерцание отразилось на вороненом пистолетном стволе, и голос, чуть надтреснутый неуверенностью, спросил безадресно:
     - Это что еще за хрень?
      Налетевший ветер подхватил и расправил расстегнутый плащ, и тот взметнулся вверх, как огромные черные крылья. 
     Он опять будто зевнул, обнажая острые клыки. 
     Среди квадратных кто-то нервно хохотнул. 
     - Ты че, на маскарад собрался? Выплюнь зубы, мудила!
     Пламя бурлило в нем, размягчало кости, выплавляя из них иные, нечеловеческие формы, распирало ребра, толкая вверх, вверх…
     Свет фар заливал его с головы до ног, и делать вид, что ничего не происходит, квадратным стало невмоготу.  Клыкастые пластмассовые “зубы” можно купить в лавке, торгующей всякой дребеденью.  Но когти, желтые, крючковатые, с хрустом прорастающие из удлинившихся пальцев!…
     Некто непомерно высокий, черный, будто сотканный из затвердевшего мрака, навис над компанией.  Его человеческий облик на глазах трескался и осыпался, как старая древесная кора, обнажая нечто, не сопоставимое ни с чем в привычном мире. 
     Братишки давно уже никого и ничего не боялись на этих улицах.  Но их наконец проняло. 
      - Эй, ты, хрен моржовый! Кончай из себя вампира корчить, - вякнул кто-то вовсе уж не солидно, подпустив “петуха”. 
     Он осклабился еще шире.  Казалось, эта личина, будто проступившая из бреда, сейчас расколется и распадется надвое.  Огромные клыки, отливающие перламутром на остриях и гранях, влажно сверкнули. 
     А потом он засмеялся, и от этого смеха, похожего на скрежет ржавых кладбищенских ворот, кодло попятилось, забыв про обнаженные “стволы”… Он уже хохотал во все горло и никак не мог остановиться.  Лавина наконец сорвалась и теперь катила, набирая скорость и смертоносную мощь, прямо на них… на этих.  Они рассмешили его на славу. 
     Он и не собирался кого-то корчить из себя. 
     Оттолкнувшись ступнями от асфальта, он высоко вознесся над мостовой, ринулся на сбившихся в пугливую стайку человечков и накрыл их крыльями плаща, как гигантская летучая мышь. 
     16. 
     Чтобы легче было бежать, Катя сбросила туфли.  Она толком не поняла, что же произошло, почему эти страшные, с бритыми чугунными затылками, вдруг отступили от нее? Она почти ничего не успела разглядеть.  Незнакомец, напугавший ее, не промолвивший за все время и пары фраз, распространяющий вокруг себя нечто, похожее на запах смерти, и в то же время необъяснимо влекущий – он, действительно, оказался кем-то… кем-то таким!. 
     Но сейчас, на бегу, она ни о чем не могла думать, желая лишь одного: не слышать звуков, которые неслись ей в след. 
     17. 
     Латышев посмотрел на светлеющее небо.  Ветер гнал по нему на запад космы изодранных туч.  Тяжелые серые клочья цеплялись за верхушки деревьев и исчезали в молочной рассветной мгле. 
     Латышев перевел взгляд на поблескивающий от росы “джип” с широко распахнутыми дверцами, похожий на гигантского дохлого таракана.  На распростертые посреди мостовой тела он старался без надобности не смотреть.  Директор ночного клуба “Сан Франциско” Патрикеев и трое его подручных.  Возле них колдовали судебно-медицинский эксперт со своим помощником.  Латышев осторожно обошел покрасневшую лужу, в которой плавали бордовые сгустки. 
     - Николай Петрович, - подал голос бродивший поодаль оперативник, - тут еще женские туфли.  А женского трупа нет. 
     - Вот горе-то! – усмехнулся Латышев, неторопливо подошел да так и замер, изучая находку. 
      Пара черных “шузов” на полуплатформе, один примерно в полутора метрах от другого.