Кирилл Партыка
     
     ПОСЛЕДНИЙ ЖИТЕЛЬ
     
     Повесть
     
     1
     Участковому инспектору Коле Воронкову нравилась его работа.  Нравились мундир цвета «маренго», солидная фуражка с разлапистой кокардой и скрипучая кобура, в которой молчком посиживал до поры, до времени надежный друг «Макаров». 
     Особую гордость лейтенанта милиции составлял мощный желто-синий служебный мотоцикл «Урал» с двумя красными фарами-мигалками над передним колесом.  Коле нравилось чувствовать себя человеком нужным и ответственным, без которого и в родном поселке, и в пяти других, поменьше, разбросанных по окрестностям, не будет ни порядка, ни спокойной жизни.  Может, он и преувеличивал слегка свою роль, а может, и нет.  Частенько приходилось лейтенанту хоть в какую погоду, ранним утром и ночь за полночь мчаться то на кражу, то на мордобой и поножовщину, разбрызгивая грязь или вздымая пыль колесами яркого, но уже слегка облупившегося мотоцикла.  От станции до головного поселка Индустриальный, где располагалось отделение милиции, добраться можно было только по железной дороге, а потому помощь оттуда приезжала лишь в особо серьезных случаях – если грохнут кого-нибудь или своруют особо по-крупному.  Райотделовские же, привыкшие к городскому асфальту, дороги в Колину вотчину почти вовсе не знали. 
     Коля родился и вырос на узловой станции, построенной в тридцатые годы неутомимыми зэками среди тайги и приземистых сопок при прокладке новой железнодорожной магистрали.  С той поры в поселке сохранились добротные одно- и двухэтажные бревенчатые дома да кирпичный вокзал с застекленным сводчатым фасадом и фальшивыми полуколоннами под ним.  Вокзальный «ампир» выглядел несколько нелепо на фоне мрачноватой таежной величавости окрестностей.  Но местным жителям было не до эстетства.  Народ помаленьку пыхтел на разных железнодорожных работах – а ничего иного здесь и не было - ковырял огороды, разводил пчел и домашнюю живность, собирал грибы-ягоды, а в сезон дружно браконьерил в лесу и на большой реке, до которой моторка добегала минут за двадцать, петляя по крутым извивам горных речушек. 
     Речушек этих было две.  Станция стояла на них, как на кривых лыжах, и должно быть, в силу упомянутой кривизны никак не могла скатиться по отлогому, всхолмленному плато к озеру, огромному, как море.  Одиннадцать месяцев в году речушки – в сушь перепрыгнуть можно – вели себя смирно, а зимой и вовсе терялись под сугробами, Но в половодье, будто сдурев, выплескивались из русел, мутно кипели, с грозным рычаньем сглатывали прибрежный мусор, бревна и не убранные вовремя моторные лодки, разоряли огороды, разбойно подступали к ближним домам.  Но они же снабжали рыбой, а, при здешнем ужасном бездорожье, с ранней весны до поздней осени служили и основными магистралями, связывающими разбросанные на десятки километров друг от друга населенные пункты. 
     Едва отвыкнув от пеленок, Коля Воронков с гурьбой таких же чумазых, но вольных, как ветер, пацанов вовсю удил на ближней излучине рыбную мелочь, покорял таежные опушки, притаскивая домой то набранных в рваную майку грибов, то пригоршню-другую ягод.  А в восемь лет лихо бороздил водную гладь на легкой «обяшке» под двенадцатисильным «Ветерком».  Отец, железнодорожный рабочий, как все, промышлявший дарами природы, таскал любимого сынка и на путину, и по охотничьим зимовьям, а потому и тайга, и вода стали для парня, что дом родной. 
     В школе Николай чересчур не надрывался, да учителя детей особенно науками и не мытарили – не для чего.  Рыбачить да костыли в шпалы забивать большой грамоты не надо. 
     После армии Николай вернулся в родной поселок, месяца три болтался без дела, отдыхал после службы.  Но как-то, приехав в райцентр, встретил старого приятеля.  Тот, оказалось, служил в милиции, в патруле.  Выпили в скверике, а добавляли уже у корефана в «малосемейке», под злобными взглядами «дрожащей» (вместо дражайшей) половины, как величал ее супруг.  Половина ворчала: не служба, так пьянка!. .  Но это им не мешало. 
     Слово за слово, рюмка за рюмкой, – и так как-то у друга стало выходить, что лучше милицейской работы ничего на свете нет.  До глубокой ночи слушал Кола, сидя на общей кухне, про приятелевы подвиги, совершенные при отлове преступников, которые, почему-то, всякий раз попадались ужасно злобные и опасные. 
     – Колян! Давай к нам, офицером будешь! – кричал патрульный. – Мы с тобой любую гниду к ногтю возьмем!
     Короче, поутру, с головной болью и мутью в глазах потащился Николай вслед за корешем в райотдел – трудоустраиваться.  Так только, чтобы отвязаться, сходить – нога не отвалится.  Сходил, а через месяц уже получал на складе новенькую серую форму.  Сам не понял, как умудрился опять погоны нацепить.  В армии они не осточертели!. . 
     На новой службе дела у Воронкова неожиданно заладились.  Оказалось, подход у него к людям есть.  Простой был парень, без амбиций, умел поговорить по-человечески, себя не выпячивал, к другим уважение имел.  Но, где надо, мог и салазки завернуть – в армии и силенок, и сноровки набрался.  Побывал в большом городе, в учебном центре МВД, приобщился к милицейской науке и совсем выбился у начальства в любимчики.  Поговаривали, что прочат младшего сержанта в уголовный розыск.  Слова кореша сбывались.  И впрямь засветили офицерские погоны. 
     Однако возникла вдруг непредвиденная проблема.  Не прижился Коля в городе.  Райцентр хоть и не столица, но все равно, асфальт, многоэтажки, духота.  В общаге, куда его поселили, - табачная дымища, в мужской комнате на трех койках из пяти беспрерывно ночуют веселые девки.  И пойло льется не переставая.  Короче – бардак. 
     Коля загрустил и даже ослабил служебное рвение, а через месяц-другой пошел к начальству: увольняться хочу.  Начальство ему попалось не дубовое, разобралось, что к чему, и решило: раз такое дело, поезжай-ка, парень, участковым в свою деревню, все равно, патруль ты перерос, а вакансия там уже год болтается. 
     Николай поехал с радостью.  И на свободе, и работу приглянувшуюся не потерял.  Стал жить с родителями.  Неженатому со стариками не тесно. 
     В пятницу утром, не успел еще Воронков отпереть дверь своего опорного пункта, как заверещал телефон.  Звонил дежурный из отделения. 
     – Мыкола, ты? Здорово! Всех баб станционных перетоптал?. .  Не шуми.  Щас еще не так зашумишь.  Труп у те6я на Петькиной Деревне.  Сторож из оздоровительного лагеря позвонил.  С тобой, говорит, связаться не мог, железнодорожный коммутатор не набирается. 
     – Что за труп? – спросил Николай. 
     – Мокрый, похоже.  Сторож сказал – местный какой-то житель.