Предстояло трудное дело, и хоть Сом понимал, что это самый надежный выход, окончательная решимость не приходила.  Но она еще явится, всему свое время. 
     Сом не открывал глаз, но чуял, что и Фуфел, и Бобер здесь.  Бобрина, кажется, с вечера намылился драпать, но пока лежит, никуда не делся, главное – едалом не щелкнуть. 
     Сом все решил окончательно.  И в то же время, сам себе вопреки, надеялся, что подельники незаметно свалят.  Но они не свалили. 
     Да, Бобер. . .  Стрелять опасно, вдруг менты на подходе, услышат.  Фефела можно придушить, как щенка, или, в крайнем случае, камнем. . .  Бобра буром не возьмешь.  Не чмырь, не дурак и драться умеет.  Такая фигня может завариться!. .  Ну и хрен с ним, и не надо ничего… Но нет, надо.  Старик мертв, Сом об этом позаботился, добил, когда остался один в доме.  Теперь пора избавиться от свидетелей языкастых. . .  Их же прижмут – махом расколются.  И тогда Сому с его биографией полные кранты!. .  А их прикопать в лесу – никто не найдет.  Куцему сказать, что не дождались его, разругались и разошлись.  Куцый, если узнает, что старика грохнули – может догадаться.  Ну, тогда и его. . . 
     Сома словно свело судорогой, он подтянул колени к животу, сдержал стон. 
     А как иначе? Любой ведь сдаст.  Фуфел – из трусости.  Бобер вообще почти не при делах, может просто свидетелем пойти.  Куцый, если загребут за дезертирство, запросто торганет, чтоб отбояриться от дисбата. 
     А Сому, однозначно, влупят на полную катушку.  Водки же еще, как следует, не попито, баб не потрахано! И что, в усиленный режим, тубик зарабатывать? Хрен вам!. . 
     Сом сжал прильнувший к бедру обрез. 
     Досчитать до ста – и подъем.  Услышат, не услышат. . .  пусть слышат.  Ночью не больно разберешь, где лупануло.  В темноте искать не побегут, а если и побегут, не сразу разыщут.  А до утра он справится.  Место только нужно найти поглуше, где закопать.  Да мало ли здесь таких?! Вчера, вон, блукали. . .  В болоте никакая ищейка не учует. 
     Сом услышал шорох, будто заворочался кто-то из спящих, потом негромкое сопение, стон, а затем тихий хруст, словно раздавили сырое яйцо. 
     Он разлепил веки.  Вечером они углубили естественную впадину на уступе, обложили ее камнями и в образовавшейся яме с наступлением темноты развели костер.  Дым ночью не увидят, а огню разгуляться не давали, глушили сырыми ветками, пока не остались одни горячие угли.  Спать улеглись по разные стороны, но поближе к теплу. 
     Угли еще не остыли.  В их красноватом свечении Сом увидел кеды Фуфела, вяло скребущие каменистую почву.  Там, где должна была находиться верхняя часть тела, ворочалась какая-то бесформенная масса.  Потом из этого копошения раздался негромкий хрип, сменившийся протяжным вздохом. 
     Бесформенная масса распалась, из нее возник отдельный сгусток тьмы и превратился в человека, стоящего на коленях и вытянутыми руками прижимающего Фуфела к земле.  Обутые в кеды ноги перестали елозить взад-вперед, и Сом вдруг догадался, что слышанный им хруст был звуком сломавшейся гортани. 
     Краем глаза заметив, как поднимается Бобер, Сом еще отказывался верить, что это не сон, не наркотический бред.  Он ожидал чего угодно: ментовской облавы, криков «руки вверх», ударов – но не такого. 
     Неизвестный притянул Фуфела к себе, будто всматриваясь в лицо, потом резко оттолкнул, и безжизненная голова гулко стукнулась о камень. 
     Незнакомец повернул лицо к костру, отблеск тлеющих углей упал на него, и Сом понял, что это, действительно, сон.  Но, так как «пали» он высмолил не меряно, сон случился ужасный, настоящий кошмар.