Подонки, конечно.  Покайфовали, называется.  Коля и в армии, и за короткий срок своей милицейской службы успел повидать, до чего доводит «кайф», как превращает он человека в злобное, безмозглое животное, одержимое одной страстью – заторчать! Даже если для этого придется украсть, ограбить или даже убить.  Или просто убить – без причины.  И потом ломай голову, что да почему?! В ирреальный мир нарка все равно не проникнешь. 
     Но Воронкову казалось, что в случившемся виновата не только наркота, но и сама Петькина Деревня, тоже ирреальное, гиблое место, поруганное людьми, в котором привольно стало разгуляться злу…
     Вокруг уже вовсю бесновалась буря, набрасывалась на ездока то справа, то слева, норовя либо загнать в озеро, либо вытолкнуть на откос берега и опрокинуть.  Николай включил фару.  Но хмарь непогожих сумерек поглощала жидкий электрический свет. 
     У подножия знакомого пригорка Николай притормозил, чтобы не проскочить поворот.  Приглядевшись, он заметил среди качающихся деревьев устье просеки, положил руль вправо, крутанул ручку газа до упора. 
     Мотоцикл, взревев, одолел подъем и запрыгал по ухабам заброшенной грунтовки.  Позади, над озером полыхнуло, отдаленно пророкотал гром.  Ливень все медлил, топтался в прибое, будто не решаясь ринуться на берег.  Буря остервенело трепала кроны деревьев, но еще не могла пронять лес до самых корней.  На просеке ветер почти не ощущался, только высоко над головой Николая кипели с грозным шумом темные водовороты листвы. 
     Участковый всматривался в дорогу, боясь повредить мотоцикл на ухабе и застрять под быстро нагонявшей его грозой.  В вышине вдруг оглушительно треснуло, и перед мотоциклом обрушилось что-то белесое, как кость, корявое, ощетиненное обломками кривых сучьев.  Оно едва не накрыло участкового, и он резко выжал тормоза.  Мотоцикл пошел юзом и с хрустом врезался в препятствие.  Лобовое стекло треснуло от удара. 
     Николай, чертыхаясь, спешился, чтоб убрать с дороги обрушившуюся вершину сухого дерева.  Опять длинно сверкнуло, прокатился гром, а следом налетел настоящий шквал.  Лес взревел, тонкие стволы молодых берез, сгибаясь, замелькали над дорогой, как гигантские жезлы гаишников. 
     Воронков, придерживая руками фуражку, расчистил дорогу и вернулся к «Уралу». 
     Теперь молнии частили одна за другой, а гром падал и падал на вздрагивающую землю. 
     В сиянии вспышек то и дело возникало устье просеки и вздыбленная поверхность озера за ним.  Николай уже собирался забросить ногу через седло мотоцикла.  Но ему вдруг показалось, что там, у конца дороги, на фоне вспыхивающего неба, маячит одинокая человеческая фигура, темная, неподвижная, пристально глядящая ему вслед.  Ветер гнал в просеку клубы песка, закручивался вокруг участкового серой вьюгой, швырял в глаза едкую пыль.  Воронков потер лицо ладонями, смахнул с век колючий налет. 
     Человек все так же стоял, не обращая внимания на секущий ветер, на угрожающий треск стволов и грохочущие раскаты.  Он словно манил Николая, и тот подумал, не развернуть ли мотоцикл и не подъехать ли? Чтобы взглянуть, кого это носит в ненастье.  Но то ли непогода породила обман зрения, то ли странный силуэт на самом деле тронулся с места и начал, не спеша, приближаться…
     Прыгнув на сиденье, Воронков резко крутанул рукоять газа.  «Урал» сердито рванул с места. . . 
     Что там было, у края просеки? Торчал сук повалившегося сухостоя или просто мельтешили тени? Но участковый, больше не обращая внимания на колдобины, прибавил скорость.  Ему казалось, что чей-то взгляд никак не хочет отпустить его, вцепившись в похолодевшую спину.  Фуражка, подхваченная встречным потоком воздуха, слетела с головы, но Воронков не оглянулся и не притормозил.  Ему казалось, что с пустынного берега, из ненастной круговерти все еще смотрит ему вслед последний житель Петькиной Деревни. 
     
     .