Он очень устал. 
     Утренний холод заставлял зубы стучать и сводил челюсти.  Тёплое дыхание, вырывающееся изо рта неровными толчками, становилось всё менее заметным, теряясь в густом тумане. 
     Он хотел было подняться со скамейки, на которой замерзал вот уже полчаса…
     или полгода? откуда мне знать?
     …но тишина, привлекшая его в этот отдалённый уголок скверика, была по-настоящему волшебной, и он не мог найти в себе силы её нарушить. 
     Он сидел, крепко зажмурившись, и солнце, неторопливо движущееся вдоль невидимых меридианов к той точке, откуда начнётся его неизбежное снижение, выжигало ему глаза сквозь тонкую преграду подрагивающих век.  Но ему было безразлично, как скоро он, наконец, ослепнет, потому что смотреть ему было не на что. 
     Он не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он перестал чувствовать боль, и теперь боялся шевельнуться, чтобы та не сумела вернуться назад.  Он успел почти забыть о ней, как успел забыть о времени и пространстве, и даже о самом себе, но реальность не торопилась отпускать его. 
     Рядом раздался негромкий шум, и кособокая скамейка слегка подпрыгнула.  Он через силу открыл глаза.  Но противоположный конец скамьи присел мальчик и теперь зашнуровывал ролики, задрав ногу на ногу и помогая себе языком — совсем как это делают первоклашки на уроке чистописания. 
     Паренёк взглянул на мужчину в измятом плаще лишь однажды, когда подъехал к скамейке, и тут же потерял к спящему всяческий интерес.  И потому чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда мужчина вдруг спросил:
     — Хочешь, помогу?
     — Ды не надо! — с подозрением в голосе отозвался паренёк.  — Сам могу прекрасно!
     Мужчина выглядел более чем странно.  Влажный, нездоровый блеск в глубине выцветших глаз пугал до дрожи, и всё же притягивал взгляд.  Небритое лицо, поросшее трёхдневной щетиной, казалось вылепленным из куска солёного теста, вроде того, из которого он и сам сооружал машинки и самолёты на уроках труда.  Одежда мужчины — явно несвежая, да к тому же ещё и противно пахнущая не то больницей, не то ночлежкой, — довершала неприятное впечатление, и паренёк наверняка оттолкнул бы протянутую руку, если бы ему не помешал острый приступ ни с чем не сравнимого отвращения. 
     — Отвали! — бросил он и отодвинулся: встать и уехать прочь по-прежнему мешали развязанные шнурки. 
     — Я только помочь хотел! — прошептал мужчина, и его лицо исказилось болью, щедро разбавленной обидой.  Он отдёрнул руку и согнулся пополам в приступе кашля. 
     «Проклятье!» — подумал он на вздохе, и ему показалось, что паренёк услышал гораздо больше, чем позволяла реальность.  Жалость, призрачным фантомом возникшая в глубине чужих глаз, мгновенно согрела ветер. 
      Мальчик неохотно бросил:
     — Извините… Просто. . .  выглядите вы, как…
     «Бомж вонючий», — закончил он про себя, однако всё же поостерёгся произносить свою мысль вслух.  Шнурки на роликах наконец-то завязались, но он остался сидеть на лавочке, с трудом понимая, почему не может уйти. 
     Небритый молчал.  Совсем, как ему показалось, недолго. 
     — Я заблудился, — наконец выговорил он спустя несколько тяжких минут.  — Куда не поверну, всё время выхожу к этому мосту, — он равнодушно кивнул головой в сторону недостроенной арки вантового моста, восторженно простирающей металлические руки к пепельному небу в бесконечном стремлении соединиться, и пареньку показалось, что в глазах мужчины промелькнул неподдельный страх.  — Ты не знаешь, как мне на Осеннюю попасть?
     — Знаю.  Вдоль этого скверика, потом — налево. 
     — Там я уже был… — отозвался мужчина и умолк.  На этот раз, как ему показалось, надолго.  Но тут же спохватился и поспешно добавил, опасаясь, что паренёк исчезнет, так и не услышав его слов:
      — Там — тоже этот мост треклятый. 
     Мальчик отодвинулся на край лавки и, с трудом удерживая равновесие, поднялся на ноги.  Мужчина посмотрел сквозь него мутным взглядом выцветших глаз, и губы его чуть тронула горькая усмешка. 
     — Боишься. 
     — Меня ребята ждут, — промямлил паренёк, словно извиняясь, и вновь удивился самому себе. 
     Незнакомец отвернулся и, не моргая, уставился на диск солнца, на мгновение выплывший из-за рваных облаков.  Вонзившись в многоэтажки, точно сотни отточенных лезвий, облака уныло смотрели на растёкшиеся по крышам кроваво-красные лужи восхода, и мужчине показалось, что он слышит их голоса.  Он застыл, сражённый убийственным великолепием этого тихого, минорного распева. 
     Мальчик поднялся и неспеша отъехал подальше, то и дело с интересом оглядываясь назад и не понимая, что ожидает там увидеть.  Незнакомец не исчез, растопленный лучами солнца, и не упал пьяным мешком на облезлые доски скамейки.  Он ВООБЩЕ не двинулся с места и лишь негромко произнёс:
      — Это меня леший кругами водит…
     Паренёк остановился, едва не споткнувшись. 
     — Лешие в лесу живут, — возразил он удивлённо. 
     — Ага, — нервно хохотнул мужчина.  — А боги — на небесах!
     Паренёк ещё раз взглянул на него через плечо — и погнал прочь, боясь оглянуться и бесконечно желая лишь одного: убраться подальше от этого безумца с выцветшими глазами, полными слёз.  Но странное, могучее чувство, граничащее с любопытством, которое порой влечёт в заброшенный дом на поиски клада или привидений, таящихся под скрипящими половицами, оказалось сильнее страха.  Оно заставило его остановиться.  И обернуться назад. 
     Мужчина встал.  Арка моста замерла перед ним манящим изваянием. 
     — Хочешь, чтобы я пришёл? Чёрт с тобой! — сказал он высоченной дуге металла и двинулся вперёд. 
     
     * * *
     У подножия моста, окружённого бесконечно длинным забором, было неожиданно тихо.  Мужчина задумчиво оглянулся на гигантский засвеченный негатив магистрали, развёрнутый и позабытый всего в нескольких метрах позади него, и заставил себя не удивляться тому, что не слышит оглушительного шума проносящихся мимо автомобилей.  С тех пор, как умолк призрачный хор облаков, звуки его больше не заботили. 
     В решётчатой двери забора…
     «Посторонним вход воспрещён.  Зона повышенного риска»
     …обнаружился ржавый болт, торчавший из петель и выполнявший, по всему видно, роль замка.  Бледные пальцы легко поддели его — и он тут же беззвучно выпал на присыпанную мокрым песком дорогу. 
     За дверью лежал строительный мусор, устланный неизвестно откуда взявшимися белыми лепестками. 
     Мужчина взглянул на лепестки, и впервые за долгое…
     насколько?
     …долгое время ощутил нечто, похожее на чувство, но оно тут же погибло в бездонных пропастях души: он не был романтиком.  По крайней мере, он отчаянно старался убедить в этом самого себя. 
     — Ну? Я пришёл, — сказал он без особого выражения и поднял голову.  Дуга арки, обрывающаяся над головой, ответила приглушённым эхом. 
     И тут он увидел мальчишку.  Того самого, который…
     только что?
     …сбежал от него с одинокой скамейки, едва успев завязать шнурки. 
     — Снова ты? — поразился мужчина и моргнул, прогоняя слезу…
     которую выжал влажный осенний ветер — он и только он один!
     …и ему показалось, что на мгновение контуры мальчика расплылись и стали до жути похожи на обычный погнутый столб, обмотанный рваными проводами. 
     Мальчик молча кивнул в ответ.