Заставить дверь открыться было теперь его самым заветным желанием.  Неисполнимым — он это знал, но не верил голосу разума. 
     Дерево скрипело, петли скрежетали в такт ударам, и каждый раз, толкая разбитым плечом проклятую преграду, Лаяд отвлекался на ненужный гнев, бесполезные проклятия и обессиливающие угрозы. 
     Дерево скрипело, крошилось у самых петель — но не поддавалось. 
     Лаяд устало скользнул вниз, и, прислонившись к двери вспотевшей спиной, зашипел сквозь стиснутые зубы.  Плечо нестерпимо болело.  Обожженная беспощадным солнцем кожа осыпалась слой за слоем, будто старая краска.  Эта чертова дверь… Если бы не она — Лаяд был бы уже там, где его ждала свобода, отдых и награда — вожделенная пища и вода, ради которой он проделал весь этот невероятно долгий путь. 
     Лаяд до крови закусил губу: жажда сводила его с ума.  Стоило только подумать о том, как долго он не видел и капельки драгоценной влаги, как голова начинала кружиться, а сердце отказывало служить. 
     Времени почти не оставалось, и Лаяд хорошо это понимал.  Сколько драгоценных минут пройдет прежде, чем жажда, голод или погоня одолеют его? Двадцать? Десять? Или и того меньше? Лаяд полагал, что — да.  Гораздо меньше десяти минут… И был как всегда прав…
     Позади послышались приглушенные голоса.  Лаяд прищурился, стараясь разглядеть преследователей, но картинка таяла в лучах исступленно сияющего солнца.  Воздух дрожал, пропитанным огнем, а сердце билось, билось, билось.  Страх, опустившийся на самое дно сознания под прессом нахлынувших злоключений, чуть шевельнулся — и на мгновение показался на поверхности. 
     Ни секунды больше! Хватит прохлаждаться! Ты прошел весь этот путь, чтобы умереть презренным, безногим растением у самой кадки с водой?! Вс-с-с-с-ставай!!!
     Лаяд зарычал и поднялся на ноги.  В голове помутилось, но ладони вовремя обнаружили опору — и схватились за нее, уберегая измученное тело от очередного падения.  Лаяд хрипло рассмеялся. 
     Прекрасно! Вот и спасение.  Кто бы мог подумать!. .  — оранжево-красная картинка снова появилась перед глазами, и он наконец увидел то, что не позволило ему упасть: иссохший под палящим зноем, коленопреклоненный труп. 
     Труп несчастного существа, одного из тысячи неудачливых предшественников Лаяда, не сумевшего добраться до цели и погибшего в каких-нибудь нескольких шагах от спасительного оазиса. 
     Лаяд пошатнулся, отступая к двери, — и голова истукана, за которую он держался обеими руками, оторвалась, с глухим стуком падая на обезображенные временем и солнцем камни. 
     — Прости, — шепнул Лаяд, но распухший язык и не подумал поворачиваться, и давно пересохшее горло издало едва слышный шелест. 
     Голоса за спиной — вне пределов видимости Лаяда — становились все более различимы.  Теперь обжигающе-горячий ветер доносил до его ушей отдельные обрывки фраз.  Преследователи приближались.  Так медленно, будто и не сомневались в том, что сумеют настигнуть беглеца — и наказать…
     Наказать — со всей присущей им жестокостью. 
     Он обернулся, борясь с новым приступом головокружения и слабости, и выстрелил глазами в затопленное солнцем пространство.  Пятна света и тени, ярко-оранжевые и обжигающе-черные, смещались и деформировались, создавая иллюзию движения там, где движения не было, и иллюзию покоя там, где мир постоянно менялся. 
     — Не сможет… — сумел уловить Лаяд и застыл, дожидаясь продолжения и надеясь, что хотя бы слух его не подведет.  — Было бы много чести… Безо всяких усилий… Прогулялся — и баиньки. 
     Смех.  Лаяд знал, что за ним последует — и, как всегда, не ошибся. 
     Вспышка цвета индиго — и пустыня взметнулась к небесам оранжево-красным шелестящим ковром, бросая синие искорки ненависти в лицо беглеца.  Искорки — каждая из которых могла бы в мгновение ока убить с десяток таких, как он…
     Лаяд едва успел упасть на потрескавшийся каменный настил — единственное, что он отчетливо различал вокруг себя, не считая двери, которую никак не мог открыть, вопреки всяческим стараниям — и скрючился в три погибели, пряча лицо в ладонях.  Труп, послуживший ему укрытием, рассыпался в прах, пожираемый синими огоньками. 
     Снова спасибо, — усмехнулся Лаяд, с трудом отползая назад, под защиту двери, и молясь про себя всем мыслимым и немыслимым богам, чтобы вспышка цвета индиго больше не повторилась. 
     Искры с металлическим звоном осыпали камни.  Пространство поглотило и нейтрализовало их ярость, но Лаяд по-прежнему лежал, закрывая голову руками и боясь шевельнуться. 
     Наконец воздух перестал вибрировать — и Лаяд приоткрыл глаза, осматриваясь в поисках нового укрытия, на случай, если вспышка все же повторится.  Но других свежих трупов по близости, к несчастью, не оказалось — и ему пришлось смириться с тем, что во второй раз гибели ему не миновать. 
     Лаяд постарался совладать с собой: слишком шумное дыхание могло выдать его страх — страх, за которым последует новая вспышка, — но так и не сумел этого сделать.  Однако сегодня, похоже, ему чертовски везло.  Ветер взвыл — и бросил ему в лицо пригоршню песка, сбивая и приглушая непослушное дыхание.  Лаяд попытался было выплюнуть то, что набилось в рот, но слюна закончилась приблизительно тогда же, когда и его силы.  Что ж, хотя бы Свет не сможет его услышать.  Ради этого Лаяд был готов есть этот окаянный песок пригоршнями. 
     Пора было озаботиться собственной безопасностью — и начать, наконец, действовать.  Лаяд встал лицом к двери. 
     Проклятая… Открывайся, тебе говорю! — почти выкрикнул он — и из последних сил ударил плечом в дверной косяк.  Кожа лопнула — и по руке неторопливо потекли новые ручейки крови, но прежде, чем он успел слизнуть их непослушным языком, ветер и солнце превратили их в крохотные комочки светло-красной пыли. 
     Сам того не ожидая, Лаяд заплакал.  Испуганно, беззвучно, без слез. 
     И снова налег на дверь.  Удар, другой, третий, восемнадцатый…
     Близкие, такие близкие голоса…
     О, да они издеваются надо мной!!! Не спешат, ублюдки, знают, что мне некуда деться в этой распроклятой пустыне!
     Удар, снова и снова удар. 
     — Посмотрите-ка! — выкрикнул один из преследователей и рассмеялся.  Чисто, звонко, мелодично.  Только теперь Лаяд понял, что этот голос принадлежал девушке. 
     Не дамся.  Нет! НЕТ! Не дамся! Особенно — ТЕБЕ!
     — Эй! — на этот раз окрик был гораздо ближе, чем предполагал Лаяд, и голос принадлежал мужчине. 
     Плечи беглеца едва заметно вздрогнули, но он не обернулся.  К чему оборачиваться, если тебе и без того хорошо известно, ЧТО ты увидишь позади себя?. . 
     — Эй! Куда это ты собрался?! — снова смех.  Смех, поддержанный ветром и удушливыми парами витающей повсюду смерти.  Его собственной смерти…
     Лаяд не хотел умирать. 
     Удар, снова и снова удар.