Только бы не Свет, — вздохнул он: вспышка цвета индиго, которой он так боялся, пока не повторялась.  — Только не это… Остальное — выдержу…
     Дверь стонала и скрежетала под бесчисленными толчками.  Дерево, плоть и кровь давно уже смешались, обращаясь в единую хлюпающую массу отчаяния, ужаса и безысходности. 
     — Эй, ты, остановись! — ему показалось, или в серебристо-лунном голосе девушки промелькнули нотки тревоги и сомнения?. . 
     Сомневайся, сволочь! — что было сил закричал Лаяд, не услышав собственного крика.  — Потому что у тебя есть чертов повод усомниться!!!
     
     
     * * *
     
     
     Дверь содрогнулась — и не выдержала, слетая с петель и вспыхивая медно-красным. 
     Пыль и кровь под его ногами были на его стороне — Лаяд поскользнулся и ввалился в образовавшийся проем, лицом вниз, обдирая в кровь измученное тело. 
     Дверь позади него так и осталась лежать, разбитая в щепки, и если бы Лаяд был в сознании, он увидел бы, как ярко-оранжевые и обжигающе-черные пятна за его спиной стремительно исчезают из виду, слизывая иную реальность и тех, кто застыл по ту сторону с бесполезным оружием в руках — и бесконечным изумлением в глазах. 
     Но Лаяд не мог больше видеть.  Не мог слышать.  Не мог понимать. 
     
     
     * * *
     
     Очнулся он, когда уже наступил вечер.  Или с ЭТОЙ стороны всегда светит полная луна?
     Как бы то ни было, он был рад умереть здесь, под ласковыми лучами серебристой луны, на холодных камнях незнакомого мира.  Лишь бы только его больше не трогали огненный ветер и палящее солнце!. . 
     Вокруг Лаяда повисла безмятежная тишина.  Каменные и не каменные постройки — он не знал о существовании чего-либо, кроме камня и песка — высились вокруг него величественными громадами, едва ли не достигающими луны, и в них светились огни.  Не серебристо-стальные или синие, но теплые, желтые и спокойные, белые. 
     И никаких вспышек цвета индиго. 
     Он был один.  Переулок пустовал, но там, в домах, были люди.  Много-много людей, каждому из которых нет никакого дела до Лаяда — он знал это наверняка.  И от этой мысли у него расправлялись крылья. 
     Это стоило того… — шепнул он самому себе в утешение.  — Это стоило того…
     Лаяд поднялся с трудом, но, вопреки ожиданиям, остался стоять, будто само пространство этого тихого, прохладного и… прекрасного мира бережно поддерживало его под руки. 
     Он оглянулся туда, где осталась разрушенная дверь.  Его лицо пылало.  Но вовсе не жажда и боль были тому причиной.  На этот раз причиной было бесконечное счастье. 
     Погоня не успела. 
     Лаяд тихо и умиротворенно рассмеялся. 
     
     * * *
     
     Жажда и голод снова напомнили ему о себе. 
     Разве не за ЭТИМ я шел сюда?
     Лаяд огляделся и пошел вперед, туда, где, как ему казалось, он сумеет найти хоть каплю спасительной влаги.  Черное и прохладное нутро чужого жилища распахнуло перед ним приветливые объятия, и он, пошатываясь, вошел внутрь, то и дело цепляясь окровавленными пальцами за холодные…
     …такие холодные!!!
     …стены. 
     
     
     * * *
     
     Дверь.  Очередная дверь — первая, но не единственная в этом потрясающе-прекрасном мире! — и Лаяд привычно толкает ее плечом, мгновенно и безболезненно срывая с петель холодный металл.  Он приятно ласкает его обожженную кожу, Лаяд знает, что эта дверь отчего-то носит странное название «сейф», но предполагает, что это скорее всего оттого, что она такая приятная на ощупь… И такая легкая, чтобы ее взломать…
     Наконец-то… О, какое счастье, наконец-то он найдет то, что так долго искал! Наконец-то не будет больше распухшего языка и пересохшего горла, наконец-то его глаза снова обретут способность плакать настоящими слезами, наконец-то его тело вновь станет сильным, таким же сильным, как было прежде! До того, как ОНИ установили эту проклятую ДВЕРЬ между мирами! И пришли охранять ее, то и дело вырывая из жизни с десяток-другой таких, как он!!!
     Лаяд двигается все быстрее и быстрее.  От осознания близости собственного спасения, силы стремительно возвращаются к нему. 
     Коридор, устланный персидскими коврами, заканчивается, ночники возле ванной и туалета мерцают и гаснут, но Лаяд не расстраивается, ибо его глаза прекрасно видят в темноте. 
     Комната, еще одна комната — но все не жилые… Где же? Где?!
     Лаяд торопливо и бесшумно толкает очередную дверь ногой — его руки нестерпимо болят и уже не поднимаются — и глухо вскрикивает. 
     Наконец-то!
     Аромат тепла и вожделенной влаги врывается ему в ноздри — и сводит с ума.  Он медленно наклоняется, приникая губами к ее источнику — и жертва вскрикивает, с ужасом хватаясь за прокушенную шею.  Но его яд силен, и девушка больше не кричит, не чувствует боли, не замечает потери. 
     И в самом деле, неужели это потеря — какие-нибудь двести-триста миллилитров крови, отданной другому ради того, чтобы тот остался жить?
     Для Лаяда этот вопрос не имеет смысла.  Потому что ответ на него один.  НЕТ. 
     В комнату врывается женщина. 
     Видела меня? Слышала? — поражается Лаяд, но не отпускает жертвы.  — Я теряю бдительность.  Нужно исправляться! — он смеется. 
     Женщина прижимает ладони к губам — и кричит, глаза ее широко распахиваются. 
     — О, боженьки-и-и-и! Вампи-и-и-ир!!! — слышит Лаяд сквозь собственный счастливый смех и хлюпанье благословенной влаги под его красивыми губами, но не удивляется.  Кажется, кто-то рассказывал ему, что именно так и переводится его имя на человеческий язык. 
     О… Ну что же она так кричит? — думает Лаяд про себя.  — Ведь я же не дьявол какой-нибудь… К тому же, я уже почти закончил…
     
     
     7 мая 2007. 
     .