Притихший у той же самой стены нищий старик с визгом отшатнулся и засеменил за угол, оставляя после себя шлейф густой вони.  Чужеземец не удостоил его и взглядом. 
     - Я думал, ты сумеешь поверить в невозможное… Показал тебе то, чего ты видеть не должна.  Но ты… - он вздохнул и поднял посеревшее лицо к небу, - ты разочаровала меня…
     Нум беззвучно отодвинулась в сторонку.  Еще мгновение она стояла неподвижно, а потом бросилась бежать, не разбирая дороги и незаметно стряхивая набегающие слезинки.  Улица растекалась перед глазами ярким пятном, а за спиной было по-прежнему очень тихо: незнакомец даже не шевельнулся. 
     Браслет нещадно жег руку.  Девочка торопливо сняла ни с того ни с сего озлобившееся украшение и взглянула на него почти с сожалением.  Красивая вещица, но с ней придется расстаться. 
     На пути подвернулась груда деревянных бочонков, сваленных у входа в хан, и Нум со вздохом положила браслет на крышку первого попавшегося. 
     «Жаль, я так и не узнала, что же на нем написано…» - подумала она и едва не подпрыгнула от неожиданности.  Потому что в это время у самого ее уха вдруг послышался серебристый голос:
     - А ты хотела бы узнать это?. .  В таком случае – возьми браслет.  Одень.  И не смей его снимать.  Никогда. 
     Нум медленно обернулась.  Так медленно, что ей и самой показалось, будто время застыло.  Она протянула руку к браслету и натянула его на прежнее место, и в глазах незнакомца промелькнуло нечто похожее на облегчение. 
     Мужчине понравилось ее неожиданное спокойствие.  Ему льстил ее взгляд – удивленный, заинтересованный и восторженный одновременно.  Но куда больше ему понравились ее слова, сказанные глухим шепотом:
     - Ты слышишь тишину, да?. .  Хаят тоже так умела…
     - Расскажи мне о ней, - вновь попросил он, и на этот раз малышка не колебалась. 
     
     
     * * *
     
     
     - Ну… Хаят – моя старшая сестра… Не родная, конечно, но она…
     - Это я как раз знаю, - перебил чужеземец со вздохом.  – Начни с того момента, когда в лавке твоего приемного отца появился Браслет.  Или даже немного раньше. 
     Девочка опустила хорошенькую головку и принялась изучать свои босые ноги, перетянутые тонкими кожаными лентами.  Пыль, поднятая шагами, толклась в горячем воздухе и оседала на изящных сверкающих пряжках.  Подол платья, испачканный темно-красным, напомнил Нум о разбившемся кувшине и о том, что тот, кто шагал рядом с ней плечо в плечо, не так давно спас ей жизнь.  Спохватившись, Нум продолжила:
     - Хаят любила меня больше всего на свете… Она сама так говорила.  Она часто рассказывала мне сказки.  О песке времени и коварных ифритах, о далеких землях, зачарованном оружии и чужих богах.  Иногда она показывала мне буквы и говорила, что научит меня читать и писать, чтобы я сама могла узнать обо всем, о чем только захочу. 
     - И ты узнала?. . 
     - Нет… Хаят не успела. 
     Нум запнулась, не зная, как удержать слезы. 
     Мужчина понимающе промолчал и потянул ее за собой.  Нум послушно поспешила следом за ним. 
     - Продолжай на ходу, - попросил он.  – Мы должны двигаться вперед, если хотим остаться в живых и попасть туда, где никто нас не достанет.  Ты говорила, Хаят рассказывала сказки… А у нее была любимая? – осторожно поинтересовался мужчина. 
     - Была.  Хаят любила рассказывать мне о Траэтаоне.  Он жил давным-давно, - глаза девочки заблестели.  – Ты знаешь, какой он сильный?! Он победил Дахаку, жуткое трехголовое чудовище!
     - Вот как?
     - Да! Хаят говорила, что это случилось очень давно, но это – правда!
     - Вот, значит, как! – повторил чужеземец уже с улыбкой.  – А что же еще рассказывала о нем Хаят?
     Нум перешла на заговорщический шепот. 
     - Представь себе, Траэтаона жив до сих пор!
     - Правда?! – брови незнакомца взлетели вверх.  Его голос дрогнул, но он сумел справиться с собой на удивление быстро, так что девочка не успела заметить перемены, и попросил: – Продолжай. . . 
     - Хаят сказала мне, что скоро Траэтаона вернется.  Он всегда возвращается, когда в мире творится несправедливость.  Он придет со стороны пустыни и взойдет на место шахиншаха.  Которого – убьет! – гордо закончила она. 
     Чужеземец молчал, и лишь ятаган, спрятанный под его одеждами, глухо постукивал о бедро в такт шагам.  Улица сменялась улицей, пышные дворцы местной знати – убогими лачужками бедноты, сады – заброшенными пустырями, а они так и шли бок о бок, молча следуя к цели, известной лишь одному.  Пару раз Нум останавливалась, чтобы отдохнуть.  И тогда мужчина безмолвно опускался рядом с ней на ступеньки или прямо на землю и терпеливо ожидал, пока его юная спутница восстановит силы. 
     В какой-то момент полноводная и шумная людская река схлынула, превратившись в крохотный ручеек, а тот в конце концов уступил место нескольким каплям, но Нум не успела заметить когда и почему это случилось.  То ли потому, что день давно уже полыхал предсмертным пламенем заката, а клубы пыли, поднявшейся на горизонте, уничтожали собой и без того ослабевшие последние лучики, то ли это произошло по воле ее нового знакомого, успевшего шепнуть в темноту переулка свое таинственное заклинание…
     Тому, пред кем открыта дверь в ночи,
     Не нужен ни огонь, ни камень, ни ключи. 
     Кажется, именно так оно и звучало.  Но Нум было не до того, чтобы вслушиваться и всматриваться, ей было не до поиска причин и осознания последствий.  Она думала о Хаят.  О Траэтаоне.  О себе.  И о том, как бесшумна поступь незнакомца, скользящего в темно-фиолетовой тени догорающего дня. 
     Безлюдная и одинокая, дорога становилась все шире и запущенней, пока, наконец, не исчезла совсем, оставшись за спиной, в далеком теперь уже Тегеране.