Она открыла было рот, но так и не сумела вымолвить ни слова.  Однако незнакомец неожиданно смягчился и подал ей руку. 
     - Пойдем. 
     Нум послушно схватилась за протянутую ладонь и поспешила следом. 
     Серебристые ступени беседки оказались блестящими и такими гладкими, словно их без устали начищали многочисленные невольники, и луна стыдливо опустила покрывало облаков, пряча свой лик, чтобы не видеть красоты, подобной лишь Богу.  Заглядевшись на собственное отражение в сверкающей поверхности ступеней, Нум не сразу увидела то великолепие, что ждало ее внутри самой беседки.  Не заметила она и того, как преобразился ее спутник, пока над самой ее головой не вспыхнул свет – холодный и чистый, словно снежные шапки Демавенда.  Девочка подняла глаза. 
     В ореоле серебристых лучей, водопадом хлынувших на плечи чужеземца, он и сам показался ожившей частичкой водопада: текучей, изменчивой и холодной, но чистой, светлой и ослепительно прекрасной.  Его одеяния, серые от пыли тегеранских улиц, вновь обрели первозданную белизну, и даже чудовищное кровавое пятно – последний подарок убитого им врага – исчезло без следа, и Нум не сдержала восхищенного вздоха. 
     В тот же миг, словно в благодарность за искренний человеческий восторг, мужчина склонил голову и – засиял.  Абсолютный, незапятнанный, излучающий свет, он шагнул вглубь беседки и сложил руки на груди в жесте немой покорности.  Его прозрачный силуэт немедленно слился со световыми потоками и мгновение спустя обратился в сплошной сверкающий шар. 
     Нум вскрикнула и отшатнулась, а в складках ее платья, показавшегося неожиданно грязным посреди слепящей чистоты, закопошились, засуетились крохотные светящиеся брызги, похожие на юрких серебристых ящерок.  Девочка попыталась стряхнуть их руками, но они не желали уходить, и лишь впивались в шелк ее платья все глубже и глубже, пока не стерлись из виду.  В мгновение ока ее одежды стали прозрачнее самого чистого алмаза.  Шелк затрепетал, ластясь к теплому ветерку, нежно обнял ее ноги, и тут, неожиданно для самой себя, Нум вдруг поняла, ГДЕ находится и ЧТО происходит вокруг.  Все, что она хотела сказать, внезапно наполнило собою воздух, все, о чем собиралась спросить, показалось несущественным, а все, чему требовалось объяснение, обрело чистоту и ясность.  Нум посмотрела вверх – и витиеватая вязь, протянувшаяся серебром по лазури купола, обрела вдруг вполне узнаваемые очертания, и Нум смогла прочесть надписи, о сути которых раньше не смела и догадываться:
     Здесь прах и плоть навек соединятся
     Из тела мертвого здесь вырастет цветок,
     Здесь – только свет, не смей его бояться,
     Здесь – только жизнь, и ты – ее росток. 
     Все новые и новые письмена вспыхивали перед глазами, и Нум в изумлении переводила взгляд с завитка на завиток.  Меж тем, незнакомец исчез.  Незримые свидетели его преображения, тени бесчисленных и бесплотных существ вернулись под своды величественной беседки, и, обступив со всех сторон замершую в немом восхищении Нум, тихонько запели:
     Не плачь о времени, не думай о прошедшем,
     Не тщись понять, в чем смысл, искать его забудь,
     Открой глаза – одна среди ослепших –
     И Солнце Истины тебе укажет путь. 
     - Солнце… - шепнула Нум, потрясенная внезапной догадкой, и лазурный купол, испещренный древними письменами, немедленно угас, не дозволив ей узнать ни единого слова сверх положенного. 
     Беседка погрузилась в тихий и величественный полумрак.  Сумерки шевельнулись, и Нум вздрогнула, опасливо всматриваясь в темноту, но она вдруг рассыпалась приглушенным серебристым смехом. 
     - Митра?. .  - воскликнула Нум, с облегчением бросаясь навстречу едва различимому силуэту. 
     - Почти угадала, о моя луна.  Да будет жизнь твоя легче шелка!
     
     
     * * *
     
     Хабль беззвучно молилась, Атэш брызгал пеной, Траэтаона кричал.  Пески, образовавшие подобие гигантского гриба над их головами, по-прежнему держались в воздухе, и лишь нижние их слои неторопливо смещались один относительно другого.  Ветер свистел, разбегаясь в стороны и рисуя на песке причудливую рябь.  Небо сверкало синевой в разрывах облаков, а с высоты песочного монумента на землю вдруг хлынул невообразимый шум. 
     Достигнув земли, шум десятикратно усилился и волнами разошелся по пустыне.  Земля ощутимо содрогнулась.  Хабль закричала что было сил, но даже Траэтаона, дрожавший на груди у матери, не сумел услышать ее вопля в воцарившемся хаосе.  Верхушка гигантского песочного смерча качнулась из стороны в сторону, точно голова исполинской кобры.  А потом, на едином выдохе, пески внезапно рухнули вниз. 
     Пустыня содрогнулась и застонала.  Эхо этого стона в мгновение ока пронеслось над землей разгневанным полчищем гулей, и огненно-белая волна клубящегося песка устремилась во все стороны, могучая и неподвластная ничьим приказам.  Хабль инстинктивно прижала сына к груди и крепко зажмурилась, моля Ахуру о спасении, и в этот момент волна накрыла их с головой. 
     Пустыню свела судорога.  Подгоняемые ураганным ветром, пески хлынули к югу унося с собой своих пленников, и тут голос пустыни оборвался.  Безумная лавина домчалась до подножия холмов, закружилась бесчисленными водоворотами – и улеглась, словно натолкнулась на невидимую стену.  Барханы разгладились, стертые ураганом, а далекие вершины осыпались каменной крошкой. 
     Я верна Тебе и клятве своей, о Ахура! – пронеслось над внезапно притихшей пустыней, и три человека – обезумевшие от страха, но оставшиеся в живых – сумели, наконец, открыть засыпанные пылью глаза.  Двое из них немедленно закричали, найдя друг друга живыми, а третий – притих, едва не раздавленный в долгих, исступленных объятиях. 
     Траэта-а-а-а-она! – услышал он удаляющийся голос Пустыни и от невероятной усталости провалился в сон.  – Слава тебе! Слава!
     Траэтаона?! Траэтаона пришел? Мы не верим Тебе, о Тих, да будут Твои дни чернее тлена! – отозвались холмы. 
     Я видела Браслеты Славы! – шепнули пески.  – Я выполнила клятву! Выполняйте же и вы!
     Лжешь, о презренная! Они могли быть украдены!
     Я видела и Клинки. 
     Лжешь!. .  – загремело в ущельях.  – Лжешь, недостойная!
     Так проверьте мои слова! – послышался насмешливый ответ.  – Проверьте, если не боитесь за свою вечную жизнь, да будут ее дни короче сумерек!
     Эхо чужих голосов осыпалось камнями с вершин и смолкло, обогнув холмы и повисая в ущельях.  И в тот же миг холмы поднялись над землей живыми, разумными существами.  Склоны, поросшие редким кустарником, обратились в крылья, каменистые насыпи стали клювами и глазами, и гигантские птицы Рух шевельнулись, отряхиваясь от многовековой пыли. 
     Загораживая горизонт исполинскими телами, они не спеша поднялись в воздух.  Али и Хабль крепко зажали уши руками, спасаясь от неистового хлопанья крыльев самой земли.  Воздух над опустевшей равниной, в которую превратилась земля, загудел, покачиваясь вверх и вниз вслед за движением гигантских крыльев.  Солнце, казалось, утонуло в поднявшейся в воздух пыли и мелких камнях.  Тени беглецов, каждая не больше самого крошечного перышка на могучем теле таинственных птиц, смазались и исчезли без следа. 
     Али опомнился первым. 
     - Спасайся! Спасайтесь оба! – что было сил закричал он в ухо жене, но она его не слышала. 
     Прижав сына к груди, она небезуспешно попыталась заслонить его своим покрывалом, но Траэтаона будто и не замечал поднявшейся бури.  Он мирно и спокойно спал. 
     Меж тем, солнце заглянуло женщине через плечо, словно бы желая убедиться в том, что с ребенком все в порядке, но тут его свет пропал, и вовсе не облака и не пелена пыли были тому причиной: прямо над головой прижавшихся друг к дружке беглецов хлопнули крылья, и птица спикировала, протягивая лапу к добыче. 
     - Али-и-и!. .