Оглядев просторные одежды чужеземца, девочка догадалась, что пришел он, скорее всего, с караваном: бывшая некогда нарядной, фараджия запылилась и местами изорвалась, но не потеряла былого великолепия.  Нум бросила испепеляющий взгляд в сторону незнакомца – и поторопилась исчезнуть из виду. 
     Заметив своего первого покупателя, Мохаммед, владелец лавки и приемный отец Нум, поторопился навстречу незнакомцу и загудел, точно шмель:
     - Мой господин, да будешь ты счастлив и да будут счастливы твои дни! Смотри и выбирай себе по сердцу – таких великолепных платков и украшений не знает весь Базар-э-Тэхран! – кричал он, подбрасывая в воздух платок за платком и зачерпывая пригоршнями украшения.  – Поистине, Аллах всемогущий привел тебя ко мне, мой гость и повелитель! Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и Мохаммед – пророк Аллаха!
     Молчавший до сих пор, посетитель поднял искрящийся смехом взгляд на торговца:
     - Свидетельствуешь, стало быть? – презрительно усмехнулся купец, и Нум увидела, как съежился и смолк ее отец, опаленный пронзительным взглядом незнакомца. 
     Девочка ахнула и немедленно скрылась за плетеными корзинами.  Мохаммеда невозможно было испугать, а уж тем более – заставить замолчать.  С новым приступом любознательности Нум помог справиться лишь легкий испуг, и она притаилась в полутьме шелковых платков, развешенных у самой стены, изредка выглядывая из своего убежища. 
     Чужеземец приподнял краешек великолепной материи – эту ткань собственными руками вышивала Фатима, мама Нум, – и поглядел на притихшую в уголке девочку.  Малышка немедленно отодвинулась еще дальше в темноту и устроилась поудобнее, дожидаясь, пока незнакомец сделает свой выбор и исчезнет из лавки.  Но тот, похоже, не торопился.  Он мял краешек платка – одного, другого, третьего – восхищался их отменным качеством и запрашивал цену, но не покупал и не уходил. 
     - Позвольте предложить вот этот, - вежливо кланялся Мохаммед, терзаясь сомнениями.  – Моя жена вложила в него душу.  Он украсит чело вашей наложницы, как солнце украшает небо! В наших краях ни у одной женщины нет подобного платка!
     - О, да, он бесценен! – кивал купец и отходил в сторону, опуская взгляд на куда более простые ткани, и Мохаммед, обескураженный, смолкал на некоторое время. 
     Нум чувствовала намерение купца так же хорошо, как палец швеи – укол булавки: шаг за шагом он приближался к ее шелестящему платками убежищу.  Девочка пискнула и испуганным мышонком шмыгнула в сторону, под прикрытие больших плетеных коробов, и тут услышала за спиной серебристый смех незнакомца. 
     - Отчего ты смеешься? – опешил Мохаммед, с подозрением поднимая глаза на странного покупателя. 
     - О, причин у меня много! – воскликнул тот в ответ.  – И главная состоит в том, что я только что вспомнил наказ моей жены. 
     - И каким же был ее наказ, мой господин? – откликнулся из вежливости Мохаммед. 
     Нум высунула нос из-за плетеного короба – здесь, в относительном отдалении от чужестранца она вдруг ощутила себя спокойнее, и в ней проснулось любопытство.  Незнакомец немедленно поймал ее осторожный взгляд и ответил, глядя прямо в глаза малышке:
     - Она просила меня подарить первое из купленных украшений дочери хозяина лавки.  А я вижу, что твоя несравненная малютка убежала от нас, будто она… стесняется своего гостя и покупателя! Так ли поступать учат нас совесть и Бог? – проговорил купец вдогонку мгновенно исчезнувшему за корзинами личику. 
     Мохаммед вспыхнул. 
     - Нум! Аллах всемогущий да не допустит бесчестия нашему дому, вылезай немедленно! – крикнул он, оглядываясь в поисках исчезнувшей дочери. 
     Лицо его горело, и Нум знала, что такой румянец не сулит ей ничего хорошего.  Из-за корзин послышался глубокий, тоскливый вздох – и девочка, путаясь в платках и собственных просторных одеяниях, выползла в проход, неторопливо поднимаясь на ноги. 
     - Твое извинение, Нум! – прошипел отец.  – Наш гость и покупатель оказал нам честь, желая сделать тебе подарок!
     Зная великую и неуемную жадность отца, Нум едва не рассмеялась:
     - Папа, но это же твое украшение! Подари мне его сам!
     - Но этот купец ПОКУПАЕТ его для тебя, неблагодарная! – мгновенно вскинулся торговец, и по его обвисшим, пухлым щекам поплыли яркие пятна гнева. 
     Незнакомец следил за разыгравшейся бурей с невозмутимостью капитана корабля: прозрачные, синие глаза перемещались с одно лица на другое, пока не остановились на личике девочки.  Он смерил ее пристальным взглядом, а потом посмотрел на разложенные на прилавке драгоценности, словно прикидывая, какое из них придется девочке как нельзя лучше.  Наконец, его выбор остановился на широком золотом браслете, окаймленном витиеватым узором, напоминающим осыпавшуюся листву и выполненным с невероятным мастерством.  Рубины сверкали на нем внутренним огнем, словно бы не свет отражался в них, а они освещали собой пространство. 
     Глаза Мохаммеда загорелись: это изумительное украшение было самым дорогостоящим в его лавке.  Он подался вперед, заваливаясь пузом на прилавок, но чужеземец не замечал его, поглощенный созерцанием. 
     Рубины вспыхивали и гасли под скользящим над ними взглядом, а глаза незнакомца темнели, все сильнее и сильнее, словно небо в час великого ненастья.  Нум открыла хорошенький ротик.  Заметив ее страх, чужеземец улыбнулся, одновременно освобождая лицо от покрывала, и протянул руку к браслету.  Нум распахнула ротик еще шире, но на этот раз – от изумления, потому что открывшееся ей лицо оказалось непередаваемо прекрасным.  Она негромко выдохнула – да так и замерла с выражением искреннего обожания на чистом, девичьем лице. 
     Тем временем, несколько раз проведя коричневым от сильного загара пальцем по ободу, чужеземец поднял украшение на ладонь, словно оценивая его вес.  Впечатление, произведенное на малышку, его, похоже, совсем не заботило. 
     - Откуда у тебя этот браслет, о благородный торговец? – проговорил он, не скрывая усмешки.  – Не скажешь ли ты имя мастера, способного изготовить такое чудо?
     Мохаммед замялся, пытаясь скрыть правду.  Вопроса он явно не ожидал, подспудно надеясь услышать лишь расспросы о цене – но только не о том, откуда этот товар взялся в его лавке. 
     Нум смотрела на отца внимательно и настороженно.  Она знала, как браслет попал в дом ее родителей, но тайна, которую доверила ей сестра, была для нее священна.  Потому она и промолчала, наблюдая из-под густых черных ресниц за тем, как, неумело сочиняя на ходу, выкручивается ее отец. 
     Чужестранец слушал Мохаммеда с отстраненным видом.  И как Нум ни старалась, все равно так и не смогла понять, верит ли тот лживым заверениям отца, или нет.  Наконец, дослушав тираду торговца, незнакомец кивнул с видом крайнего удовлетворения. 
     - Что ж, это великолепно! Стало быть, именно такой подарок и суждено носить твоей красавице-дочке, - с этими словами купец повернулся к Нум. 
     Девочка немедленно втянула голову в плечи.  Ей было очень страшно, но, в то же самое время, любопытно.  А еще она поймала себя на мысли, что ей безумно хочется коснуться прекрасного чужестранца, и потому девочка приготовилась взять браслет из его рук соответствующим желанию образом. 
     Купец, казалось, услышал ее мысли – и улыбнулся широкой, серебристой улыбкой:
     - Как тебя зовут, о равная звездам?
     - Нум, - пискнула она, заливаясь краской. 
     - Нум.  Что означает – «счастье», - проговорил чужестранец величественным, но каким-то надломленным голосом. 
     Мохаммед стал за спиной малышки:
     - Так назвала ее Фатима, она всегда считала, что… - начал говорить он, но купец его не слушал.  Его серебристая улыбка не сходила с прямых и почти незаметных на загорелой коже губ.  И улыбка эта, к вящему неудовольствию Мохаммеда, предназначалась одной лишь Нум. 
     Девочка покосилась на браслет, покоящийся на ладони чужестранца.  Желание коснуться его руки, желание безумное и внезапное, точно извержение вулкана, жгло ее изнутри, опаляя каждую струнку души и сводя с ума.  Когда же, ну когда же, наконец, он отдаст ей браслет?!
     Чужестранец улыбался. 
     - Ты очень красивая, Нум.  Для девочки, в девятый раз встречающей весну, ты убийственно хороша!
     Малышка зарделась, расстроенная проницательностью:
     - А откуда ты знаешь, сколько мне лет? – спросила она в смущении. 
     Глаза незнакомца полыхнули. 
     - Нум! – воскликнул торговец, истолковывая реакцию купца на свой лад.  – Ты позоришь мою голову, негодница! Как смеешь ты так неуважительно разговаривать с нашим покупателем и благодетелем?!
     С этими словами торговец оттолкнул от себя дочь с выражением крайнего неудовольствия на суровом лице.  Девочка отвернулась и крепко зажмурилась, ожидая куда более ощутимого продолжения гневной отповеди, но его не последовало: чужестранец молниеносно и бесшумно выбросил руку в сторону и терпеливо дождался, пока на шее Мохаммеда не появится достаточно четкий след от его пальцев, а потом так же молниеносно и бесшумно убрал свою руку прочь.