Хотя и сладостен азарт
     идти по сразу двум дорогам,
     нельзя одной колодой карт
     играть и с дьяволом и с Богом. 
     И.  Губерман
     
     
     Тень промелькнула и пропала.  Прохожий вздрогнул и остановился в растерянности: «Что бы это могло быть?».  Он оглянулся и увидел её. 
     Рыжая лайковая перчатка.  Она лежала на сером, окутанном поздними сумерками снегу, и свет от покачивающегося на ветру фонаря то отступал, то снова обозначал её контур. 
     «Какая-то растяпа потеряла», – размышлял человек, поднимая находку и стряхивая с неё невесомый снег. 
     «Правая, правая… Где же твоя пара? – мужчина поднёс её к лицу и принюхался.  – Какой тонкий, таинственный аромат! Так пахнет дурман-трава на закате», – подумал прохожий, пытаясь представить хозяйку потерянной вещи. 
     - Надо положить тебя на видное место.  Глядишь, владелица спохватится да и вернется, – произнес он вслух и, поймав себя на этом, насторожился.  «Что-то я стал заговариваться», – подумал одинокий художник. 
     Он оставил перчатку на металлическом заборчике у края заснеженного тротуара, тоскливо посмотрел по сторонам и отправился к себе домой – в пустую холостяцкую берлогу. 
     
     Переступив порог выстуженной квартиры, человек остановился.  В лицо ударил порыв ветра.  Всколыхнув седеющую шевелюру, он вмиг овладел его и без того продрогшим телом.  Необъяснимое чувство тревоги закралось в душу художника.  На лбу выступила испарина.  По спине пробежал зловещий холодок. 
     «Что за ерунда?!» – подумал он. 
     Включив свет, не разуваясь, человек прошёл на кухню и закрыл распахнутую настежь форточку. 
     «Странно! Ведь я её не открывал. . .  Кажется ».  Мужчина задумался. 
     Внезапно перед глазами вспыхнул образ рыжей перчатки на фоне сумрачного снега.  Затем видение затуманилось, картинка пропала.  Но возникла другая – художник отчётливо видел перчатку под зеркалом в прихожей, между синим флаконом с туалетной водой и зелёной замызганной расчёской.  Он метнулся туда и застыл как вкопанный. 
     Рыжая перчатка, местами потёртая и подмокшая, лежала на полочке, отражаясь в зеркале чёрной дырой расправленной манжеты. 
     «Я что, свихнулся?» – продолжался внутренний монолог.  Художник точно помнил, что оставил предмет во дворе.  Как он мог оказаться тут, было непонятно, и это обстоятельство наводило на тревожные мысли. 
     «Одно из двух – либо у меня белая горячка, и я взял перчатку, сам того не осознавая, либо здесь присутствует чертовщина», – опять мысленно сказал себе растерянный человек. 
     Потом он заметил (или ему почудилось), как из-за холодильника, отражённого в зеркале, выскочил маленький бесёнок с отливающими при свете лампочки белыми рожками, и прошмыгнул в тёмную кладовку. 
     Перчатка вдруг зашевелилась.  Сначала пришёл в движение большой палец, затем мизинец, после чего она словно надулась.  Воспарив в воздухе и принимая объём руки внезапно объявившейся хозяйки, перчатка взялась ощупывать пространство в прихожей.  Немного освоившись, она подплыла к зеркалу и проделала некоторые манипуляции, напоминавшие движения прихорашивающейся женщины.  Затем, повернувшись пальцами к художнику, перчатка произнесла (если конечно слово «произнесла» здесь могло быть уместным):
     - Здравствуй, милый! Ты позволишь мне тебя так называть?
     Речь прозвучала у художника в голове, но ощущал он её так, словно звуки исходили от самого предмета. 
     - Успокойся, дорогой! Ты весь дрожишь.  Поговори со мной, пожалуйста.  Я так этого хочу, – она приблизилась к лицу ошеломлённого мужчины и нежно провела по небритой щеке указательным пальцем.  – Тебе необязательно произносить слова общепринятым способом.  Достаточно воспроизвести их в мыслях, и я услышу это точно так, как сейчас ты слышишь меня.  Попробуй!
     Тембр её голоса казался обворожительным, а произношение столь очаровательным, что художник некоторое время не мог прийти в себя от таинственного восторга.  В нём боролись два чувства: страх перед чем-то неведомым и восхищение неповторимо прекрасным. 
     - Кто ты? – наконец вымолвил он, опускаясь на стоявший у стены табурет. 
     - Кто я?. .  неважно! Возможно, когда-нибудь я расскажу тебе об этом.  Но не теперь! Сейчас мне необходимо просто быть с тобой.  И это главное!
     - Но почему я? – изумился художник.  – С чего такая честь? И что означает фраза «быть с тобой»?
     Сначала он говорил вслух, но потом, сам того не заметив, стал разговаривать с перчаткой мысленно. 
     - Ну, во-первых, ты меня нашел, – томно ответила она.  – Во-вторых, ты художник, и это очень важно.  Быть с тобой означает находиться всегда рядом, особенно в те часы, когда ты работаешь над своими холстами, творишь, фантазируешь.  Я буду любоваться твоими работами, ухаживать за тобой, стану твоим единственным другом.  Я сделаю тебя счастливым! Ты удовлетворен моим ответом?
     - А я? Что должен сделать я взамен? Ты ведь не просто так собираешься со мной нянчиться? Верно?
     - Ты прав, – произнесла она, зависнув прямо у него над головой.  – Взамен я попрошу одно: пока мы будем вместе, ты не станешь встречаться с женщинами и тем более не посмеешь жениться. 
     - Ничего себе! А что ты ещё потребуешь, а?! И вообще тебя нет.  Я, наверное, болен, – художник потрогал свой лоб.  – Может, мне отдохнуть и ты исчезнешь? – он снял пальто и подошёл к холодильнику.  Достав непочатую бутылку водки, хранившуюся для особого случая, бедняга отправился на кухню.  Там он достал из шкафчика гранёный стакан и за несколько минут опустошил всю бутылку.  В полуобморочном состоянии он прошёл в спальню и рухнул на кровать как был – в одежде и обуви. 
     
     Утро выдалось тревожным и, как оказалось, фатальным.  Художник лежал на кровати навзничь, проснувшись, но не открывая глаз.