Художник стоял и наблюдал, как чугунный шар медленно, но неотвратимо приближается к неспокойной поверхности огненной ванны, утягивая за собой ржавую цепь с извивающейся на ней ведьмой.  Раздался сильный всплеск, и едва перчатка соприкоснулась с раскалённым металлом, произошла яркая вспышка, обернувшаяся тотчас огненным бесом.  Он повизгивая заметался по жгучей поверхности преисподней, после чего, забравшись на верхний выступ печи, спрыгнул на бетонный пол и, петляя меж станков, скрылся из виду, оставив за собой лишь огненный угасающий шлейф. 
     
     Изумлённый человек ещё долго стоял, отрешённо уставившись в пылающий омут, пока его глаза не заболели от потоков обжигающего воздуха, и он отшатнулся. 
     - Ну вот и всё! – устало произнёс художник.  – Теперь я свободен… и снова одинок. 
     Собираясь уходить, он сделал шаг, но в ужасе замер.  Прямо перед ним на расстоянии вытянутой руки парила перчатка, зловеще подрагивая всем своим существом. 
     - Левая?! Но как?!
     - Милый.  Зачем ты это сделал? – с сожалением произнесла она.  – Ты, действительно, думал, что от меня так легко избавиться? Ты думал – думал – думал…
     Это слово нарастающим эхом заметалось под сводами здания, отражаясь от балок и перекрытий.  Звук усиливался со страшной силой.  Когда художник почувствовал, что его барабанные перепонки вот-вот лопнут, шум оборвался.  Коварной змеёй зашипела тишина. 
     Перчатка пропала.  Человек тщетно пытался отыскать её блуждающим взглядом. 
     Вдруг окружающее пространство стало искажаться.  Ожили стены, станки.  Лебёдки талей взвыли и протянули к художнику свои тросы-щупальца, ведомые стальными крюками.  Словно черви в гниющей утробе, закопошился ржавый хлам, выползая из раздувшегося контейнера.  Искорёженный металл начал собираться в корявый монолит и – восстал железный голем.  Тяжёлой скрежещущей поступью он двинулся на художника. 
     Человек, хватаясь за перила, начал отступать.  Вдруг гладкий поручень ощетинился, словно ёж, и вонзил острые иглы в нежные пальцы мастера. 
     Оступившись на краю платформы, художник на миг задержался, балансируя над бездной, и рухнул с большой высоты в жуткие объятья огненной геенны.  Раскалённые массы расступились перед падающим телом и, поглотив его, сомкнулись снова, выпустив из своих глубин небольшое чёрное облачко.  Оно поднималось всё выше и выше, корчась в метаморфозах, словно многоликий демон, и, достигнув замасленной решётки воздуховода, мгновенно улетучилось вместе с беспокойной душой упокоившегося человека. 
     
     ЭПИЛОГ
     
     Мороз крепчал, и прохожий глубже уткнулся в тёплые недра старенькой дублёнки.  Свежевыпавший снег лишь слегка припорошил дорожную грязь, зато, не скупясь, приодел голые кусты сирени в белые пушистые полушубки.  День заканчивался, однако вечер ещё не наступил.  Высоко на старом тополе вскрикнула ворона.  Она взлетела, обломив сухую ветку, и умчалась прочь, рассекая усталыми крыльями холодный воздух.  У человека бешено забилось сердце.  Он остановился.  Через мгновение всё прошло.  Вдруг прохожему показалось, будто рядом на землю опустился голубь.  Он повернулся.  Вместо птицы на снегу лежала рыжая перчатка.  Человек нагнулся и поднял её. 
     - Ещё тёплая! – вслух произнёс мужчина и тут же осёкся. 
     Рядом кто-то рассмеялся и затих.  Через мгновение смех повторился.  Человек украдкой посмотрел по сторонам – поблизости никого не оказалось. 
     - Что за чертовщина? – снова в голос произнёс молодой поэт. 
     Пристроив находку среди промёрзших веток сирени, он ещё раз оглянулся и, отбросив посторонние мысли, отправился дальше, повторяя и подгоняя под размер никак не поддающийся сонет. 
     .