Голова словно была напичкана крупинками разбитого стекла.  Неровный пульс стучал в ушах испорченным метрономом. 
     «Опять нарезался», – размышлял он, прислушиваясь, как из крана в ванной комнате срывается очередная капля воды и с оглушительным треском разлетается вдребезги, усеивая мелкой рябью мутную гладь воспалённого сознания.  Он оглох. 
     «Где я? Что Я?» – человек напрягал память, пытался вспомнить, что с ним произошло накануне.  Веки, будто чугунные задвижки, не хотели подниматься, и он смирился с этим.  В его голове стали возрождаться образы и события вчерашнего дня.  Они были разбросаны на чёрном фоне зелёными и синими пятнами.  Вдруг кто-то выплеснул на мистический холст потоки багровой крови.  Картина мгновенно затянулась алой плёнкой и стала стремительно уменьшаться.  Вскоре от былого рисунка осталась лишь крошечная точка, готовая в любой момент раствориться в глубинах человеческого самосозерцания.  И когда это произошло, последовал взрыв, развеявший магическую палитру, и на ослепительно белом фоне возник пульсирующий образ рыжей перчатки. 
     
      Он вспомнил! Вспомнил всё!!! Но что это? Сон или явь?
     
     Мысли стали проясняться.  К художнику вернулся слух.  Едва ощутимо задрожали оконные стёкла от гула проезжающего по улице грузовика.  Что-то хрустнуло и зашипело на кухне.  Совсем рядом раздался шелест бумаги.  Человек с усилием открыл глаза и увидел… вчерашнего бесенка! Тот с умным видом сидел за столом и невозмутимо перелистывал потрепанный журнал. 
     «Дело дрянь!» – художник снова зажмурился.  Шелест прекратился.  Он вновь поднял веки.  За столом было пусто. 
     Художник протянул руку и, достав из тумбочки небольшое зеркальце, стал всматриваться в своё отражение. 
     - Красавец! – прошептал он, разглядывая покрасневшие глаза и помятую физиономию.  Затем, приподняв голову, уставился на свои ботинки. 
     «Чёрт возьми! Обутым я еще не спал», – он встал с кровати и пошатываясь отправился на кухню.  По всем признакам, там кто-то находился: в воздухе стояла серая дымка, пахло подгоревшей яичницей, отчётливо слышались шорохи и скрипы. 
     Художник подошёл к кухонной двери, и то, что он увидел, повергло его в шок, а из больной головы мгновенно выветрились остатки вчерашнего хмеля.  Над газовой плитой, ловко управляясь со сковородкой, словно трудолюбивая пчела, кружилась та самая перчатка из его бредового кошмара.  Почувствовав, что на неё кто-то смотрит, бестия повернулась пальцами к художнику и произнесла: – Милый! Ты проснулся? Какой у тебя непривлекательный вид.  Ступай в ванную, приведи себя в порядок и быстрее возвращайся.  Завтрак почти готов!
     Не смея перечить, словно под воздействием гипнотической силы, мужчина удалился.  Уже через полчаса он сидел за столом чисто выбритым, переодетым и с жадностью поглощал приготовленную пищу. 
     - Я ничего не понимаю! Объясни мне, что всё это значит? – произнёс художник, покончив с яичницей. 
     - Всё в порядке, дорогой! – сказала она, наливая крепкий чай в жёлтую, улыбающуюся неглубокой трещиной чашку.  – Я же всё объяснила тебе ещё вчера! Разве ты не помнишь?
     - Да… я помню! Но не возьму в толк, зачем тебе всё это?
     - Придёт время – и ты всё поймёшь.  Можешь мне поверить, – едва слышно произнесла перчатка. 
     Воцарилась неуютная тишина. 
     Художник взглянул на древние ходики, мерно отсчитывающие время в дальнем углу кухни, затем поднялся, подошел к небольшому телевизору и включил его. 
     Цветной экран подсевшей трубки засветился размытыми картинками новостной заставки. 
     - Я приготовила тебе подарок! – неожиданно сказала перчатка. 
     - Подарок?! Что за подарок? По какому случаю? – удивился мужчина. 
     - Он находится в кладовке.  Пойди посмотри!
     Художник, заинтригованный её словами, отправился к тёмной комнатке.  Подойдя, он осторожно приоткрыл скрипучую дверь и от удивления ахнул. 
     Белый столб дневного света, ворвавшись в неубранное помещение, выхватил из черноты пыльного угла несколько предметов, которых раньше там не было.  В полумраке, упираясь ножками в пол, а вертикальной стойкой в зелёную стену, возвышался новенький, обёрнутый упаковочной бумагой мольберт.  Справа, на полу, располагались три этюдника, сложенные стопкой.  Немного в стороне стояла большая картонная коробка, доверху наполненная красками, растворителями, кистями. 
     Но то, что художник увидел после, ошеломило его и потрясло.  В затенённом углу, завалившись набок, лежала объёмная инкассаторская сумка.  Запорная рамка удерживала кладь в стальных объятиях.  Свинцовая пломба притаилась поверх проушин серебристым скарабеем. 
     «Что это?» – мужчина приподнял сумку и сдернул защитное приспособление. 
     Кладь раскрылась.  Из неё вывалилось несколько пачек зелёных банкнот, аккуратно перетянутых бумажной лентой.  У художника закружилась голова.  Он присел, облокотившись на стену, и закрыл глаза. 
     
     Зимнее солнце, запутавшись в изгибах кухонных занавесок, сияющим пятном упало на столешницу.  Рядом неподвижно лежала перчатка.  Казалось, бархатный голос теледиктора убаюкал ее, и сон на время сковал кожаные складки притихнувшей ведьмы. 
     Монотонное вещание неожиданно сменил возбужденный женский голос: «Уважаемые телезрители! Прослушайте, пожалуйста, сообщение, поступившее к нам этим утром.  Минувшей ночью на одной из улиц нашего города совершено нападение на инкассаторский автомобиль, перевозивший крупную сумму денег.  Водитель и двое сотрудников сопровождения погибли».  На экране телевизора замелькали кадры ночной съёмки – шокирующие эпизоды жестокого убийства.  «Граждане! Если кто-то из вас стал свидетелем этого преступления или может помочь в его расследовании, просьба немедленно сообщить… » На экране появилась заставка, где синим шрифтом были выведены номера контактных телефонов. 
     Художник застыл у кухонной двери, словно изваяние, с пачками денег в руках, потрясённый и обескураженный.  Он в страхе оторвал взгляд от экрана и уставился на перчатку.  Лишь внимательнее присмотревшись, художник заметил на её кожаной поверхности едва различимые следы крови, хорошенько затёртые или замытые водой.  Он всё понял.