– Маниту-синтэзи-шени-нок-тау (*Маниту решит нашу судьбу*), – сказала Элька, и в этот момент в рубке стало совсем темно.  – Маниту, – прошептала она, чувствуя, как тяжелеют веки, как на них ложатся камни, очень горячие камни, нужно закрыть глаза, и тогда камни упадут, о великий Маниту, они упадут, когда я усну, они упадут…
     
     И она уснула – легко и быстро, и камни на веках исчезли, а снился ей всё тот же колодец, в который она смотрела десять лет после выпускного.  Только теперь она была внутри, и внутри оказался целый лабиринт. 
     
     Почти каждый из камней, которыми колодец был выложен, стал ходом, коридором, и все эти коридоры были связаны между собой, и во всех были серо-зелёные стены самых разных оттенков, но склизкие, но грязные, мхом и мерзостью какой-то поросшие.  На низких, закруглённых потолках она видела следы копоти от факелов, она рассматривала мох, вглядывалась в воду, доходящую до щиколоток.  Вода была разная – то прозрачная (и тогда было видно серую глину на полу), то мутно-зелёная, то в пятнах плесени (или растопленного воска, или старого жира), плавающих на поверхности.  Пятна соединялись и расплывались, создавали какие-то сложные абстрактные картинки, узоры, иероглифы. 
     
     Прежние посетители колодца (а прошло тут до Эльки довольно много народу) очень интересовались и мерзостью на стенах, и поверхностью воды, и, в общем, она понимала их, ведь она смотрела в колодец и раньше – пристально и заворожено.  Но теперь её ждал Сай – там, в конце коридоров (и он обещал проводить её, он обещал вести упряжку), она шла к нему, к Саю, и голос Кречета, твердивший над ухом о воде и плесени, не мог отвлечь её. 
     
     Кречет всё время был где-то поблизости – то шёл у неё за спиной, то пропадал в соседних коридорах (или просто делался невидимым, потому что голос его оставался, пытаясь обратить Элькино внимание на окружающий дизайн).  Она вежливо исполняла то, что от неё требовалось, – разглядывала, сосредотачивалась, кивала в ответ на разъяснения, ни на секунду не забывая, что в конце всей этой зелёной тягомотины её ждёт Сай (но иту-ти-це-ши-ак-ане, ведь это ещё не значит, что так думают все).  Валька же, замечая её отстранённость, принимался снова объяснять то, что объяснял наяву: все эти годы ты мешала Саю, но теперь ты здесь, будь послушна, будь внимательна.  И она соглашалась, она старалась, честно старалась, но ничего не могла с собой поделать. 
     
     Сон продолжался долго, только был, наверное, неглубок, потому что местами она смутно слышала ещё какие-то голоса.  И Валька прерывал тогда свои монологи и разговаривал с теми, кто был вне колодца (вне её сна), она не понимала ни слова, но почему-то становилось ясно, что склизкие стены, мох, вода на дне – всего лишь её личная иллюзия, видимость, но разрушать иллюзию она не хотела – колодец, всего лишь колодец…
     
     – Колодец, – сказала она будившему её Саю, и он помог ей подняться.  – Там все их тайны, да? как в нашем? – Она ступила на затёкшую ногу и охнула, проснувшись окончательно.  – Сай?
     
     – Это я, – сказал Сай очень тихо.  – Спасибо, солнце моё…
     
     Он почти вынес её из рубки, отпустил и прикурил две сигареты.  Руки у него заметно дрожали. 
     
     – Что это нас не встречают? – спросила Элька, дохромав до ограждения и глядя вниз, на пустую палубу. 
     
     – Думаю, нас и провожать не будут, – сказал Сай. 
     
     – Куда провожать?
     
     – На маяк.  Он совсем близко теперь. 
     
     – Маяк… – повторила Элька, отыскивая глазами красную звёздочку.  – Зачем нам на маяк?
     
     – Помнишь, была такая детская книжка, – сказал Сай.  – Про волшебные спички. 
     
     – «Шёл по городу волшебник»?
     
     – Да… В ней есть такая фраза, я всё вспоминал её, когда узнал про маяк: «На закате можно увидеть, на восходе можно уйти». 
     
     – С маяка можно уйти? Уйти отсюда?
     
     – Да. 
     
     – Почему же ты не ушёл?
     
     – Они хотели, чтобы я вошёл в экипаж.  Ты была… последним шансом.  А теперь… теперь…
     
     Элька повернулась, уткнулась лбом в его плечо и сказала:
     
     – Значит, у меня ничего не вышло. 
     
     – Да, слава богу. 
     
     – Маниту, – возразила она, и Сай рассмеялся.  – Слушай, так мы вернёмся домой?
     
     – Вряд ли, – сказал Сай.  – Ведь там я… Но тебя можно отправить домой и без маяка. 
     
     – Нет уж, спасибо, – сказала Элька.  – Я и так дома, понял? Там, где ты, – я дома, ты понял?
     
     – «Зачем нам разлучаться, – сказал Сай нараспев.  – Зачем в разлуке жить». 
     
     – Это что?
     
     – Это песня такая, не знаешь? «Не лучше ль обвенчаться и друг друга любить».  Не помнишь? «Разлука ты разлука, чужая сторона, никто нас не разлучит, лишь мать сыра земля»…
     
     – А вот и фиг ей, – сказала Элька, – всем фиг…
     
     – Я тебе построю дом, – сказал Сай.  – С башенками и балкончиками, как у Муми-троллей.  Как ты хотела.  Помнишь, ты хотела?
     
     – И чтобы в саду был гамак, – сказала Элька.  – Клянёшься, что будет гамак?
     
     – Конечно, – сказал Сай, сглатывая вдруг вставший в горле комок.  – Будет тебе гамак.  Нет, ты действительно невероятная женщина!
     
     – Да, – расслабленно сказала Элька.  – Но ты всегда был везучий. 
     
     в скобках
     Сочинение по литературе
     ученика 10 класса «Б» школы № 74
     Сайфутдинова Дмитрия. 
     ТЕМА:
     «В чем я вижу смысл жизни»
     (по произведениям М.  Горького)
     
     ЧЕРНОВИК
     «В нашей литературе есть очень много произведений, посвящённых смыслу жизни.  Само понятие «смысл жизни» очень многогранно и включает в себя много различных вопросов.  Один из важнейших – на мой взгляд – для кого или для чего человек живёт, что он может дать живущим рядом с ним людям (или человеку).  Ведь всегда человека человеческую жизнь судят по поступкам. 
     
     «Человек – это звучит гордо», – эта фраза А. М.  Горького настолько вошла в нашу жизнь, что мы уже почти не отдаём себе отчёта, когда её произносим, и почти не вдумываемся в суть смысл(??), который заложен в ней.  А ведь на самом же деле Алексей Максимович вкладывал в это выражение всю глубину человеческой сущности, все лучшие качества, которые должны присутствовать в человеке, всё то, что один человек может дать другим или другому. 
     
     
     
     А вообще-то мне абсолютно наплевать, что хотел сказать А. М. Г.  этой фразой.  Меня заботят сейчас совершенно иные мысли.  И это сочинение, уважаемая Валентина Григорьевна, не стоит и выеденного яйца.  Единственное, что меня волнует сейчас, так это Элька.  И смысл моей жизни только в ней.  Может, это, конечно, и глупо, и покажется вам чудачеством, но всё, чего я хочу – это осуществить Элькину мечту о замке, а точнее, доме, а ещё точнее – доме Муми-троллей с башенками, лестницами и кучей потайных переходов и кладовок.  Этот дом (дворец? замок??) принесёт нам обоим столько счастья, что всё человечество просто обзавидуется.  А когда я построю ей этот дом, мы будем жить там вдвоём.  Правда, она об этом ещё не знает.  Я буду приходить к ней в ванную, заворачивать её в огромное пушистое полотенце и нести на руках в спальню.