– И я не буду, – сказал Матвей, хотя сумки у него и не было – только гитара в чехле, да, в чехле, конечно, лежало, но ведь чехол сумкой не был. 
     
     – Это мой «дипломат» у Димы, – сказал Ладик.  – И я не хочу, чтобы по нему лазили. 
     
     – Сева! – закричала классная.  – Тебе-то! Дмитрий, дай сюда «дипломат»!
     
     – Не дам, – сказал Сай. 
     
     – Сайфутдинов!!
     
     – Не дам я «дипломат». 
     
     – Это мой «дипломат», – сказал Ладик. 
     
     – Значит, так, – сказала классная.  – Или вы, ребята, отдаёте мне спиртное, или отправляетесь домой.  Автобус вот он.  А с меня достаточно.  Ваших родителей здесь нет, чтобы они взяли на себя ответственность, так что решайте.  Сайфутдинов, Кирсанов, Кречет, Ладынин… кто ещё? И Матвеев.  Вы всех задерживаете. 
     
     Сай среагировал первым – молча повернулся и пошёл к автобусу.  За ним Ладик, Билл с Матвеем догнали их сразу, а Валька постоял ещё, презрительно покачался на пятках и, сплюнув, заявил:
     
     – Да и пошли вы!
     
     Конечно, мы не могли допустить, чтобы они остались, и, конечно, они не могли допустить, чтобы остались все.  И возникшая идея принадлежала, конечно, Саю:
     
     – Нет, – сказал Сай.  – Вы плывёте.  А мы вас догоним. 
     
     – Как это? – опешил Билл.  – Как это мы их догоним?
     
     – На лодке, – сказал Сай, и я сразу поняла, что отговаривать его бесполезно.  Да и пацаны загорелись идеей тут же – все до единого, остающиеся и отплывающие.  Быстро и тихо они обсудили детали, и с какого борта лучше подойти лодке, и где взять лестницу. 
     
     – Я с тобой, – сказала я. 
     
     – Не пойдёт, – сказал Сай.  – Я появлюсь максимум через два часа. 
     
     – Где вы лодку возьмёте?!
     
     – Я найду, – пообещал Сай. 
     
     – Я с тобой!
     
     – Нет, – сказал Сай.  – Да всё будет нормально. 
     
     Выпускная ночь была испорчена напрочь.  И не только для меня, до утра прорыдавшей в жилетку Светке Сланцевской («Если б я осталась, почему я его послушала, ну почему я не осталась, дура, дура несчастная!. . »).  Мы ждали их до утра, а на рассвете мы договорились о жестокой мести нашей классной, и о завтрашнем дне, и надо было всем оставаться, кретины, какие мы кретины!. .  Мы были уверены, что им не удалось найти лодку. 
     
     
     
     Но лодку они добыли.  Только они не были мореходами, наши мальчишки, и были они сильно пьяны, и ветер после полуночи словно с цепи сорвался. 
     
     Они утонули, все пятеро – Сай, Билл, Ладик, Валька и Матвей.  Они все умерли.  Он умер в ночь выпускного, Сай, Сайфутдинов Дмитрий, семнадцати лет, в ночь выпускного. 
     
     
     
     скобки закрылись
     КОРАБЛЬ
     – Спасибо, – сказал он, решив, что пока не стоит ссориться с мальчиком.  Ведь нужно ещё как-то выбраться отсюда. 
     
     – Не стоит, – ответил мальчик.  – Я уверен, что мы станем большими друзьями.  Здесь ты получишь всё что угодно.  … Ты просто ещё не привык.  Для начала я советую тебе забыть папу и маму. 
     
     Ю.  Томин.  «Шёл по городу волшебник»
     
     1. 
     Так и должно было быть, и ему оставалось только ждать, пока она успокоится, и смотреть, как она рыдает, сидя на подоконнике.  Как она рыдает, уткнувшись ртом в костяшки пальцев, опираясь локтем на согнутую ногу, и какие тонкие у неё щиколотки, и какой они формы.  У него с детства – и далёкого, дошкольного ещё, кажется, детства, – что-то нарушалось внутри, когда он смотрел на её ноги, и долго-долго, класса до восьмого, он ненавидел, когда она была не в штанах, особенно летом.  А потом понял и с тех пор всё думал: сможет ли он обхватить её щиколотку так, чтобы пальцы сомкнулись.  И даже сейчас, когда он уже знал, что сомкнутся, во рту у него пересохло.  Но пить было нельзя – вообще нельзя было шевелиться, и он отвёл глаза от её ноги, а она всё рыдала, и иногда пыталась сделать затяжку, и отшвырнула, наконец, сигарету, и сигарета тлела на подоконнике, превращаясь в кривую трубочку пепла. 
     
     На ней была только его рубашка, больше ничего, но ей-то сейчас было на это плевать, соберись на кухне хоть толпа мужиков.  Рубашка была белая, со слабым зелёным отливом – из-за фонарей за окном и кухонного светильника, и Сай подумал, что давным-давно не видел ничего без этого оттенка. 
     
     (Если только наглухо задёрнуть шторы и разжечь в комнате костёр, но не будет ли огонь зелёным?. . )
     
     А она всё плакала, а несколько часов назад, в его постели… Как жаль, боже, как жаль, что он не проснулся первым и не разбудил её – сам, ведь если бы он сам разбудил её, то мог бы ещё быть с ней, быть в ней, смыкать пальцы на её щиколотках, быть над морем – далеко отсюда! – над морем, где пахло смородиной… И он начал разглядывать фарфоровое блюдце на столе перед собой, чайное блюдце с узкой каёмкой, на блюдце лежала скомканная в шарик салфетка. 
     
     Только одно, кажется, и осталось в нём прежним – безмерная любовь к этой девочке, к этой женщине, плачущей сейчас на подоконнике, только одно… И он уже успел понять, что она-то не изменилась совсем – даже внешне, она осталась такой же, какой была на школьном выпускном, и виноват в этом был он, утонувший в ту ночь, и рыдала она сейчас совсем не потому, что испугалась его – мёртвого, просто наваждение кончилось – кануло – и она вспомнила, что его, Сая, на самом деле нет, что он умер, умер, умер…
     
     Сай резко толкнул по столу блюдце, и блюдце со звоном стукнулось об пустую бутылку. 
     
     – Прекрати истерику.  Слышишь меня?
     
     – Ты кто? – спросила Элька, поднимая голову. 
     
     – Сай, – сказал он.  – Дмитрий Сайфутдинов. 
     
     – Сай умер!
     
     – Я живой.  Во всяком случае, съедать тебя я не собираюсь. 
     
     – Сай? Это правда ты?
     
     – Это правда я.