Они ползают по чистым мечтам в поисках Истока Страдания.  Сколько же приказано им жить? Им приказано жить миллионы лет…
     Он так молился.  Человек, одна нога которого была металлической, и одна рука его тоже была металлической.  Он маньяк и чернокнижник, и Тихоня сам пошел за ним. 
     Тот жил в кочегарке, расположенной в подвале заброшенной школы, предназначенной под снос.  Тихоня догадывался, что где-то у него есть квартира, и деньги, и, наверное, даже семья, но он предпочитал проводить время здесь. 
     Кочегарка представляла собой узкое и длинное помещение со стенами из выщербленного кирпича, с узкими маленькими окошками под потолком.  В дальнем конце стоял большой чугунный котел.  Такого размера, что в топку вполне можно было впихнуть мальчика вроде Тиша.  И, разумеется, Тиш сразу подумал о том, что несколько человек, а может, и несколько десятков человек, нашли там свой последний приют. 
     У стены под одним из окон стоял стол, привинченный к полу.  Лампочка без абажура покачивалась в центре кочегарки, освещая его, а котел и входная дверь тонули в угольной тени.  Под вторым окном стояла печка-буржуйка, и ее закопченная труба высовывалась на улицу, укрепленная в оконной раме с помощью кожуха от вентилятора.  В кочегарке был стул, холодильник, шкаф и лежанка с ворохом одеял.  Когда Тишь впервые вошел внутрь, то понял, что хозяин давно не топил. 
     Но перед тем как войти, мальчик долго брел по лесу, крадучись след в след за человеком, собиравшим кровь беспризорников. 
     Он шел под голыми деревьями, и старенькие разваливающиеся ботинки, подарок сердобольной соседки, ломали корку льда, покрывающую лужи.  Деревья, лишенные листвы, отчаянно отмахивались от северного ветра. 
     Человек в черном пальто остановился на пороге и неловко закурил, пользуясь только одной рукой.  Он ждал Тихоню.  Единственный горящий фонарь раскачивался на ветру, выхватывая из темноты изломанные зеркала луж на разбитой дороге, наполовину заметенный снегом экскаватор, колья какого-то палисадника. 
     Тиш вышел из тени, кутаясь в свою изорванную куртку, пряча лицо в воротник.  Почувствовал собственный запах, и ужаснулся.  Человек в черном пальто невозмутимо курил.  Фонарь так же невозмутимо качался, и на негативе этой ночи отпечатывались бессмысленные куски реальности.  Гусеницы и наполненный снегом ковш, винты, болты, цепи.  Осиновые колья, отважно торчащие вверх, будто ждущие, что Дракула вот-вот свалится с неба.  Зарешеченные темные окошки, могущие в равной мере принадлежать как школе, так и тюрьме. 
     Следовало подойти ближе, и Тиш подошел.  Курильщик на крыльце кивнул, подзывая его, и мальчик подошел еще ближе. 
     -Как тебя зовут? – спросил Тот, не вынимая сигарету изо рта. 
     -Т-т-тихон, - шепнул мальчик.  От волнения он снова стал заметно заикаться. 
     -Тишка.  Хорошо… - он задумчиво кивнул. 
     Тиш терпеть не мог, когда его называли Тишкой.  Это нелепое имя дали ему люди из какого-то государственного учреждения, выдающего свидетельства о рождении.  Мать несколько месяцев не могла придумать имени для своего отпрыска.  Несколько потенциальных отцов каждый день приходили к ней домой с цветами, подарками и выпивкой.  Тогда мать Тиша еще не совсем спилась и была весьма привлекательной молодой женщиной с огромными, как у героини мультфильма, синими глазами и длинными волосами цвета воронова крыла.  Она и теперь оставалась почти такой, ее не портила даже отечность и глубокие тени под глазами.  Мать называла себя роковой женщиной, и Тихоня смертельно завидовал ей, этой никчемной бабенке, незаслуженно окруженной почитанием и любовью. 
     Мать рассказывала, что Тиш лежал в кроватке, подаренной одним из отцов, и молчал.  Или тихо-тихо плакал, если портил пеленки.  Не ревел в голос, как прочие дети, а всхлипывал и глотал слезки.  Мать называла его просто тихоней.  Праздник в ее доме длился несколько месяцев, и возможные отцы, восхищенные таким молчаливым и неназойливым чадом, тоже стали звать своего вероятного сына тихоней. 
     Потом к матери пришли какие-то дамы из загса или еще какого учреждения, сотрудники которого озабочены именами граждан.  Они сказали, что ребенку нужны положенные документы.  Мать в тот день была трезва, и только поэтому ее не лишили родительских прав.  Женщины стали спрашивать, как зовут ребенка, и мать призналась, что зовет его просто тихоней, и не видит необходимости называть сына как-то еще.  Гражданки при исполнении присвоили малышу имя Тихон. 
     Воспоминания были не из приятных, и Тиш невольно поморщился.  Он немедленно подумал о том, что узнал все прелести похмелья еще в колыбели, ведь алкоголь, если верить телепередачам на тему здорового образа жизни, проникает в материнское молоко.  В таком случае, даже странно, что Тиш не плакал, хотя, может и плакал, просто никто его не слышал.  И Тихоня послал все эти мысли к чертям. 
     -Я Глеб, - представился маньяк, именуемый в среде беспризорников Тотом. 
     И все.  И он открыл дверь, ведущую то ли в тюрьму, то ли в школу, а Тиш пошел за ним.  В темном пыльном холле школы были две лестницы, одна вела вверх, а вторая – вниз.  Они тянулись во тьму, распростершуюся в обоих направлениях.  И Тот с Тихоней стали спускаться. 
     Главным в комнате Глеба был, конечно, алтарь.  Он стоял перед котлом, перед открытой чугунной дверцей с тяжелым засовом.  По ту сторону была только тьма, непроницаемая настолько, что даже удивительно.  Иногда в ней что-то двигалось, но Тиш сразу сообразил, что это просто хлопья сажи, падающие из дымохода. 
     Алтарь оказался сложен из больших кусков каменного угля.  Верхний пласт, игравший роль столешницы, был около полуметра в ширину.  На нем стояли склянки, пузырьки и лабораторная посуда.  Все чистое.