То, что Тихоне довелось пережить полминуты назад, вселяло в него какое-то беспричинное и немного мрачное веселье.  Сперва оргазм весьма кстати подменил собой смерть, теперь, кажется, маньяк и жертва были близки к тому, чтобы поменяться ролями.  Едва ли на свете нашлось бы много людей, способных оценить такое чувство юмора, но Тиш захохотал, вскакивая на ноги и размахивая оторванным протезом Глеба. 
     Металлическая рука заменяла живую плоть от самого локтевого сустава и крепилась к телу ремнями.  Теперь Тихоня завладел железной трубкой с кистью, обтянутой перчаткой, на одном конце, и кюветой для культи на другом.  Протез оказался легким, видимо, легче человеческой руки, но и им вполне можно было нанести серьезные повреждения врагу. 
     Глеб поднимался с пола, весь облик его говорил о глубочайшем недоумении.  Он всегда старался соблюдать осторожность, не давая своим жертвам ничего, что могло бы послужить оружием.  Вполне возможно, что орудие собственного убийства он всегда носил при себе.  Оторванный протез в руках голого хохочущего чудовища выглядел грозно, хоть и несколько гротескно. 
     Тиш размахнулся и ударил Глеба в висок его же металлическим кулаком.  Маньяк упал, но не потерял сознания.  Тиш нанес еще несколько ударов, не давая ему подняться.  Левая нога, не гнущаяся в голени, и отсутствие левой руки сделали Тота неуклюжим и беспомощным. 
     Духовный мир Тихони был теперь несказанно богат, но многообразием не отличался, потому он не думал о том, что платит маньяку за страдания и ужас его жертв.  Равно как не думал он и о том, что нехорошо так обращаться с инвалидом.  В подобных делах все решает ситуация.  Например, сейчас она складывалась благоприятно для Тиша, и крайне неблагоприятно для Глеба. 
     Мальчик стоял над врагом и наносил удары, правда, не всегда попадая по голове.  Кочегарка кружилась вокруг места схватки, призраки торжествующе пели в котле.  Но Тихоня слышал только звонок, непрерывный, раздражающий и совсем уже близкий звонок.  Мальчик все не мог отдышаться, воздух с болью входил в легкие, опускался по пересохшей гортани, обдавая ее нестерпимым холодом. 
     Тиш видел искаженное ужасом бородатое лицо маньяка.  У кого-нибудь Глеб мог бы вызвать сочувствие в эту минуту, но не у бывшей жертвы.  Сознание Тихони было отвлечено совершенно другим вызовом, не имеющим никакого отношения к человеческим чувствам.  Рот Глеба широко распахнулся, наверное, он кричал.  Но Тихоня слышал только звонок, и этому соединению не было конца. 
     Он ударил маньяка прямо в лицо, попал в переносицу.  Хлынула кровь, а Тихоня боялся крови, но такова была ситуация.  Тиш ничего не мог поделать, им владело соединение, не страху, ни жалости, ни отвращению здесь не было места. 
     Глеб хотел поднести руки к лицу, жалко и безнадежно взмахнул культей, утопающей в пустом рукаве, а мальчик еще раз ударил его, и попал в висок, в хрупкое, незащищенное сочленение нежных косточек.  Глеб обмяк, утратил способность двигаться, и грузно осел. 
     Звонок продолжал звучать, не прерываясь ни на миг.  Теперь Тихоня слышал в нем не тревогу, а торжество. 
     Мальчик быстро отбросил протез, присел перед Глебом на корточки и задрал на нем свитер.  Под ним, под рубашкой, в самодельном кожаном чехле находилась ароматная и влекущая Книга, позволяющая вызывать потоки чистой и не очень чистой информации в любое время и в любое место.  Тиш выдернул ее из футляра, обернулся, бросил на кушетку. 
     Но звонок не прервался.  Соединение сохранялось, это должно было насторожить одержимого, однако Тиш проследил спокойным взглядом за книгой, отметил даже то, как красиво ее черная обложка поглощает солнечный свет…
     В этот момент Глеб схватил его за волосы.  К несчастью, за время бродяжничества волосы Тиша сильно отрасли, и маньяк вцепился в них мертвой хваткой.  В его единственной руке было больше сил, чем в обеих руках истощенного мальчишки.  Тихоня услышал, как трещат волосы и кожа на голове.  Боль была тупой и безжалостной, а глаза мгновенно залили слезы.  Глеб вынудил жертву обернуться, приблизил свое лицо к лицу Тиша.  Будь у Тота вторая рука, он вырвал бы мальчишке глаза. 
     Пальцы Тихони впились в его плечи, подбираясь к горлу, ногти царапали кожу под толстым свитером, но безрезультатно.  Хватка Глеба ничуть не ослабла.  С таким же успехом можно было терзать его протез. 
     На короткое мгновение Глеб отпустил жертву, но только для того, чтобы размахнуться и нанести мальчишке удар в челюсть.  В этот миг, впервые в своей жизни Тиш подумал: «Что ж ты творишь? Я ведь еще почти что ребенок!».  Не успел Тихоня сморгнуть, как превратился из победителя в маленького плачущего мальчика. 
     Он отлетел на несколько шагов, ударившись спиной о край кушетки.  Тощее жалкое тельце сползло на пол.  Глеб бросился на него, ударил еще раз и стал душить.  Кровь из его расцарапанного запястья лилась Тишу на лицо. 
     А звонок все звенел и звенел, углубляя транс, насылая видения.  Снова было удушье и безнадежность.  Снова призраки просочились в его сознание. 
     …ты ведь этого хотел…
     Да. 
     …сделай это. . .  так нужно… тебе и нам…
     Тиш разлепил спекшиеся разбитые губы и стал глотать Магистериум, растворенный в крови своего убийцы.  Он боялся крови и ненавидел ее, но теперь его возбуждал собственный страх, собственное отвращение.  «Это не важно, как долго я проживу, - думал он, - главное, я никогда не состарюсь, даже не повзрослею». 
     Тихоня облизывался и улыбался, пока не справился со своей растерянностью. 
     На этот раз Глеб душил его несколько неуверенно.  Он не мог сохранять равновесие и удерживать жертву одновременно.  Изувеченное диспропорциональное тело сослужило ему плохую службу.  Тиш снова впился в запястье маньяка ногтями и смог выскользнуть из его хватки.