Глеб тяжело рухнул на бок, но сразу стал подниматься, опираясь на здоровый локоть. 
     Тихоня больше не мог давать ему шанс.  И он бросился на своего мучителя, как змея, как шакал, как паук.  Мальчик сам схватил Тота и подтащил к себе.  И зубы Тихони впились в его шею.  Прокусить кожу оказалось довольно трудно, челюсти сводило, но он справился. 
     Разумеется, через несколько секунд Глеб оторвал мальчишку от себя, пусть с куском собственного мяса, но оторвал.  Он тоже не собирался сдаваться. 
     Удар пришелся в левую скулу, свет в глазах Тиша померк, во тьме вспыхнули фейерверки и розы, и голова мальчика в очередной раз загудела, подобно колоколу.  Но он опять сжался для прыжка и опять бросился на Глеба, выставив вперед руки со скрюченными пальцами, перепачканными кровью.  Этот выпад Тиш делал почти вслепую и не сразу даже сообразил, что теперь его зубы терзают щеку маньяка.  Они вырвали лоскут кожи и мяса, и резцы ударились о его коренные зубы Тота, обнажившиеся вследствие этой операции. 
     Не дожидаясь следующего удара, мальчик отпрянул и опять сгруппировался.  Глеб протянул в его сторону руку, пытаясь защититься, отстраниться от этого кошмара.  Теперь ребенок выдал свою природу.  Жуткие черты одержимости проступили в его облике.  Нежная, не лишенная чувственности улыбка играла на четко очерченных губах, подкрашенных кровью, глаза сияли безмятежной радостью. 
     Тиш перехватил руку врага, вгрызся зубами в запястье, глотая кровь и урча, словно голодная собака.  Он и вправду был голоден, а Глеб уже однажды кормил его как дворнягу. 
     Пальцы маньяка задергались, вся рука извивалась, дрожала, и Глеб пытался освободить ее, тыча в Тихоню своей культей.  Но мальчишка грыз и грыз до тех пор, пока рука врага не утратила подвижность. 
     Тота сводила с ума не только боль, самым ужасным был звук, сопровождавший пиршество одержимого: голодное утробное рычание и чавканье.  В этом было нечто животное, не присущее нормальному человеческому существу.  Под натиском неустанно работающих зубов рвались мышцы, хрустели сухожилия и связки.  А мальчишка урчал и поскуливал от удовольствия, глотая собственную слюну и золотоносную кровь своего врага. 
     Теперь Тот фактически остался без рук. 
     Тиш отпрянул и опять сгруппировался, присел, напряженно дыша.  Его ребра ходили под окровавленной кожей, Магистериум покрывал старые и новые ссадины и ушибы. 
     Глеб смотрел на мальчишку с каким-то суеверным ужасом:
     -Звереныш… - пробормотал он.  А Тиш улыбнулся, показывая зубы, окрашенные розовым.  Глаза Глеба говорили о том, что он употребил это ругательство, в самом что ни на есть апокалиптическом смысле, и мальчик кивнул, соглашаясь с его предположением. 
     И когда челюсти Тиша снова сомкнулись на его шее, Тот уже не сопротивлялся. 
     
     Потом Тихоня оттащил Тота к котлу. 
     Все вокруг было в драгоценной золотоносной крови.  Телефонная Книга Призраков лежала на кушетке, ее обложку украшали мелкие алые брызги, особенно ярко выделявшиеся на черном. 
     -Ты все равно умрешь, - прохрипел Глеб, не шевелясь.  – Я сжег твою одежду, а еды в холодильнике всего не день.  И здесь нет дров. 
     Тиш пожал перепачканными плечами и поднатужился, заталкивая тело в котел.  Мальчику и в голову не приходило отвечать.  Даже если бы Тиш и знал, как поступит, все равно не сказал бы Глебу.  Это не его дело.  Да и вообще, Тиш не хотел отвечать, и все. 
     Пол был скользким, кровь, пролитая на доски, окрасилась черной угольной пылью. 
     Тихоне пришлось упереться ногой в живот Глеба, взяться за оставшийся протез и с силой потянуть на себя.  Маньяку не было больно и даже больше не было страшно. 
     Мозг Тихони стал чистым нервом.  Совершеннейшим органом чувств.  Разумеется, читать мысли он не мог, но ощущал многое.  Например, то, что маньяк покорился своей участи, объединившей его с собственными жертвами. 
     Без руки и ноги Глеб поместился в котле, и Тиш смог захлопнуть дверцу, хоть это и стоило ему немалого труда.  Потом мальчик долго пытался отдышаться и унять дрожь в перетруженных мышцах.  Ему предстояло еще одно дело – самое главное, и он должен выполнить его, несмотря на боль, голод, холод и усталость. 
     Тихоня отыскал в одном из шкафчиков коробок спичек, потом стащил с протеза кожаную перчатку и надел ее на левую руку.  Перчатка была ему велика.  Судя по тому, какое количество крови Глеба Тихоня выпил, она и будет ему велика всю оставшуюся жизнь.  Но сама по себе эта перчатка была ценным трофеем.  Символическим. 
     Руки дрожали, но Тиш смог зажечь свечи.  Теперь, днем, их огоньки были почти незаметны. 
     Мальчик взял в руки Книгу и сел перед котлом, готовый обмакивать спички в кровь собственных ран и писать то, что продиктуют духи, воспользовавшись агонией умирающего Тота. 
     
     ЦИФРОВОЙ АДАМ КАДМОН
     
     Только в Сивой Гати Соня впервые стала ощущать окружающий мир, приглядываться, изучая человеческий мир.  Она чувствовала что-то по-настоящему родное в этих крестах, торчащих из торфяной воды, в пентаграммах, установленных над могилами ветеранов.  И искривленный, причудливый лес, и запахи болотного газа вызывали в девочке нежность и глубокую приязнь.  Бабушка не могла на нее нарадоваться. 
     Паразиты душ всячески способствовали тому, чтобы у Сони развилось умение подражать человеческим эмоциям, мимике и естественным реакциям на окружающее. 
     Она бродила вокруг дома бабушки, иногда углублялась далеко в лес.  Кладки почти не прогибались под легоньким тельцем.  Бабушка не слишком боялась за Соню, ведь была зима, и топи сковал лед. 
     Жесткие стебли чернобыльника с сухими седыми листочками торчали из сугробов.