Сын главного инженера одного из местных многочисленных заводов он, по определению, должен был бы быть ботаником по-жизни.  Именно так он и выглядел.  Но только выглядел.  За его обманчивой внешностью – очкарик, доходяга, активист и член общества книголюбов – скрывался зверёк хуже хорька какого: хитрый, злобный, изворотливый и, когда нужно, подлый.  Судак вовремя разглядел всё это в идеальном, вроде бы, будущем строителе Новой России и приблизил его к себе.  И не пожалел.  Если Лавр был мускулами Калининских, Судак – их сердцем, то Луня очень скоро стал их мозгом. 
     
     В ответ на вопрос Судака Луня сначала разлил остатки бутылки какой-то местной бормотухи по одноразовым стаканчикам, а уже потом сказал, сохраняя многозначительность:
     
     -Есть у меня одно соображение. . . . - и таинственно замолчал. 
     
     Судак на людях в принципе не ругался матом – малолетка научила.  Но сейчас еле сдержался:
     
     -Ты мне мозги не е. . .  Не того.  Говори что знаешь. 
     
     Луня слегка струхнул – храбростью он никогда не отличался. 
     
     -Да ладно, ладно, - он быстренько опрокинул в себя стакан с бормотухой, как бы собираясь с мыслями.  Жмых и Судак автоматически повторили жест.  – Тут ведь дело какое. . .  Лавр он ведь, того, - до бабок жадный, так?
     
     Судак кивнул.  Ещё одна из странностей Лавра заключалась в его благоговении к денежным знакам.  Нет, если нужно, он мог стянуть с себя последнюю (и единственную, наверное) рубаху для товарища, но если разговор касался денег, Лавр становился на себя не похож.  Он, к примеру, мог вскопать огород лучше любого бульдозера, но ни в коем случае, как это водится, не взял бы водку – только деньги.  Мог в одиночку разгрузить вагон и был бы счастлив доставшимся копейкам.  Если после драки была возможность, он легко шакалил, выгребая из карманов поверженных всё вплоть до медяков и никто не говорил ему не слова.  Зачем ему нужны были деньги, никто не знал кроме Луни, которому Лавр однажды подвыпив, проговорился , что мечтает снять где-нибудь угол, что б только не видеть матери-пропойцы, которую ненавидел всей душой. 
     
     -Так вот, - продолжал Луня, - на днях он со мной поделился кое-чем, - Луня попытался выдержать драматическую паузу, но, наткнувшись на недобрый взгляд Судака, торопливо продолжил.  – Короче, кекса он одного пропас.  То есть сидим мы с ним дня два назад, а он мне и говорит: «Знаешь, Луня, подозрительный тут у нас мужичок объявился».  «Чем подозрительный?», - спрашиваю.  «Да, так,» - Лавр отвечает, - «Даже сам не знаю.  Вроде б, бомж, но не из наших.  Так, дедулька какой-то деревенский.  Я его вблизи не видал, но дед, он дед и есть.  Но вот что интересно – он в Детдоме обосновался». 
     
     -Где? – переспросил Судак. 
     
     -В Детдоме, - повторил Луня. 
     
     В любом городе есть «нехорошие места».  Может быть - кладбища, может быть – некоторые из парковых аллей, может быть – целые дома.  В родном городе Судака таким «нехорошим местом» был Детдом.  Это только сейчас его, кстати, начали называть Детдомом, много лет назад это был дом купца первой гильдии Гомулкина, после революции и бегства купца за границу временно превратившийся в «Общежитие работающей молодёжи», а уже гораздо позднее в Первый Городской Детский Дом им.  Надежды Крупской.  И долго этот детский дом стоял, пока где-то в середине семидесятых не вспыхнул, как бенгальская свечка.  Страшная была ночь: погибло несколько воспитателей и детей, но, как тогда водилось, дело замолчали, выживших воспитанников распихали по каким-то другим подобным учреждениям, а выжившим воспитателям приказали держать язык на замке. 
     
     
     Но люди-то не слепые.  Так что о Детдоме ходили слухи самые нехорошие, но в последнее время так – на уровне детских страшилок.  Да и располагался Детдом за городской чертой, – любили раньше купцы селиться в усадьбах на природе – но в пределах прямой видимости.  Да и что там за Детдом: кирпичная коробка, внутри всё прогорело, правда, говорили, что подвал остался.  Но не нужен он был никому. 
     
     
     -Так вот Лавр мне и говорит, - продолжал Луня, - чуть ночь, так мужичок этот в развалины.  С мешком каким-то.  И переклинило Лавра, что бомж этот там какие-то сокровища перепрятывает.  Я ему : «Да какие у бомжа сокровища?», а он мне: «Ты, - говорит – не видел, как он над ними трясётся.  Значит, есть над чем. » «Сегодня, же, - говорит – к бомжу этому наведаюсь, тряхну его».  Я его пытался отговорить, на кой тебе, говорю, бомжара этот? Может у него там в мешке бутылки пустые, а он мне: «Нет, не бутылки, нутром чую».  Ну вот, с тех пор я его и не видел.  Сам уже волноваться начал – может случилось чего? Хотя, что б с Лавром чего случилось. . .  Он же заговорённый. 
     
     Судак призадумался.  Чёрт его знает, Лавра-то, что у убогого в голове твориться.  Но найти его надо, мало-ли, может в подпол какой провалился а выбраться не может? Проверить по-любому стоит. 
     
     
     -Ладно, скомандовал он, - идём в Детдом.