Сейчас тяжелую крышку опустят на гроб его мальчика-отца , и она навечно станет каменной оградой, отделяющей его от всего живого.  Рядом раздавались голоса, обращённые к Ниферону: «Его душа полетит к солнцу…Осирис … не оставит его…Осирис…Осирис…» Но маленький Ниферон , подобно большинству детей, был реалистом и верил только в то, что видел рядом с собой.  Он видел, как на внутренней стороне гранитного гроба укрепляют канопы – маленькие шкатулки из алебастра - и знал, что в них находятся мозг, желудок и кишечник покойного.  Он видел, как плавно и спокойно опускалась на отцовское лицо черная крышка.  Его отец, этот божественный мальчик, принадлежавший ему одному! Да, только ему, хотя, у него всю жизнь были соперницы!
     В этот миг он почувствовал непреодолимое отвращение к женщине как к существу, а заодно и ко всем женщинам в мире. 
     .  .  . 
     Итак, Ниферон, красавец и искусный лекарь, в своём богатом пустом доме жил с этим отвращением, лелея и оберегая его, как лелеют и оберегают юную жену.  В молодости он, не знавший никогда женщины, отдавал всю свою страсть науке, выбрав для себя медицину и химию, и вскоре уяснил , что в медицине, как и в бальзамировании умерших, можно добиться чудес, лишь приспособив к ней химические методы.  Труднее всего было объяснить это другим.  Но молодой врач отличался завидной настойчивостью.  Дни и ночи он возился у себя в лаборатории, испытывая на бродягах, умерших на улице, и отданных ему родственниками за несколько мелких монет трупах бедняков новые возможности мумифицирования.  Постепенно он все больше охладевал к медицине, отдавая все силы бальзамированию умерших.  У его выбора было несколько серьёзных причин, одна из них – самая главная - существовала для того, чтобы объяснить этот выбор самому себе, остальные – чтобы объяснять его другим.  К второстепенным причинам он относил способности, передавшиеся по наследству, и огромный, почти баснословный, доход , приносимый избранным ремеслом.  Но главная причина была в том, что только на безымянных трупах можно было проводить столь захватившие всё его существо химические опыты.  Конечно, в случае разоблачения Ниферона ждала смертная казнь, но он мало верил в возможность разоблачения, и ещё меньше - в загробные муки.  Однако, некоторые из его опытов принесли ему известность в научном мире.  Так, например, Ниферон не побоялся во всеуслышание заявить, что гораздо эффективнее вымачивания тела в соляном растворе двух- трёхдневная засыпка смесью соли, карбоната натрия и бикарбоната обычной пищевой соды: такая «приправа» позволяла телу сохранять естесственный цвет и не разрушала кости.  Это он изобрёл особые щипцы из мягкого металла - инструмент, позволяющий извлекать из черепной коробки мозг без помощи трепана, через ноздри.  Собрания Медиков, столь популярные в Фивах и Мемфисе, в Ахетоне были редкостью, но, когда Джосер, Верховный Жрец Ахетона, приказал - таки созвать Собрание, главной причиной этому были опыты Ниферона.  Они рождали слишком много слухов, и дальше так продолжаться не могло: необходимо было научно подтвердить гениальную правоту этого своевольца, или же, в противном случае, публично казнить его за оскорбление Богов и глумление над мёртвыми.  Впрочем, болезненно нервному, умирающему от водянки Джосеру не было никакой разницы между признанием гениальности и казнью молодого выскочки, однако он пожелал сам присутствовать на Собрании и терпеливо, почти не шевелясь, около четырёх часов смотрел, как Ниферон своими тонкими металлическими палочками, похожими на усы огромного старого жука, извлекает кусочки мозга из черепа какой-то нищей, уже начавшей разлагаться старухи.  Медицинскому фарсу сопутствовало полное молчание собравшихся, нестерпимо яркий свет и тошнотворный запах.  Это действительно был фарс! Высокий , полный красавец то неслышно вплотную приближался к трупу, то на миг удалялся от него на расстояние вытянутой руки, и мягкие шаги его напоминали какой-то странный танец.  Его пухлая изнеженная рука (это было видно даже в перчатке) была рукой жреца, фараона, бога, когда он опускал один инструмент на каменную подставку и собирался взять другой.  Он щурил близорукие глаза, и звон щипцов, брошенных на камень, надолго повисал в воздухе.  Стол, труп, свет – всё на миг переставало существовать, и аромат целого поля одуряюще пахнущих красных лилий расстилался перед собравшимися. 
      Ниферон закончил работу и посмотрел вокруг.  Джосеру показалось, что бальзамировщик только теперь заметил его.  Некоторое время все пребывали в каком-то странном оцепенении.  Затем сразу несколько человек бросились к столу, однако, тут же остановились в замешательстве: все ждали, что скажет Верховный Жрец.  Но Джосер не смотрел ни на кого.  Его взгляд был устремлён на деревянный поднос, где неподвижно застыли кусочки извлечённого мозга.  Словно букет ярко алых цветов, с любовью принесённых, а затем в бешенстве смятых и изорванных на мелкие, неровные лепестки, поднос с человеческим мозгом оживал и колыхался в его воспалённых глазах.  То, что произошло, скорее напоминало жизнь, чем смерть, или же вообще находилось по другую сторону и жизни, и смерти. 
     Джосер слишком хорошо знал, что скоро умрёт, знал, что его тело не успеет ещё остыть, как его засыплют порошком или опустят в специальный раствор.  Опустят вот эти, сейчас в замешательстве смотрящие на него и ждущие одного-единственного слова.  За время своей болезни Джосер окончательно разуверился в реальности загробной жизни.  Чтобы верить в сверхестесственное, нужны силы, а у него их забирала боль.  Он перевёл глаза на Ниферона.  Этот, между прочим, тоже не верит в загробную жизнь.  Но ведь что-то придаёт его действиям глубинный, всех и всё поглощающий смысл? Что же? Талант, жажда наживы, тщеславие, может быть? Джосер только сейчас заметил, что боль отпустила его , по телу разливалось блаженное тепло.  Он поднялся и медленно пошёл к выходу.  Медики толпой устремились за ним.  У стола остался один Ниферон.  Возле самого выхода Верховный Жрец вдруг обернулся и сказал ему : « Сделаешь мумию, когда я умру…»
     .  .  . 
     «Привет вам, о Владыки Душ, Хозяева Правды и Истины, Непогрешимые, Вечные, которые будут существовать бесчисленные годы! Сегодня уснул я, многогрешный, вечным сном, и жажду узреть славу вашу.  Дайте мне войти пред лицо Ваше! Я овладел заклинаниями, которые принадлежат вечности.  Да будет сердце мое извлечено из груди горячей рукой, да будет этой же рукой извлечен мой желудок и мозг.  Суд свершился надо мной в моем просветленном облике.  Избавьте меня от лютого зверя, что в месте Владык Правды и Истины.  Даруйте мне мои уста, чтобы я мог заговорить сейчас.  Пусть приношения будут доставлены мне в вашем присутствии, поскольку я знаю Вас и знаю Ваши имена, и я знаю имя Великого Бога.  Даруйте изобилие пищи для его ноздрей! Бог Рекем проходит через западный Горизонт небес.  Он движется – и я двигаюсь, он идет вперед – и я иду вперед.  Не дайте мне быть уничтоженным в месте Месхет, не допустите, чтобы Враг одолел меня, не допустите, чтобы меня оттолкнули от Врат Ваших, не дайте Вашим дверям захлопнуться предо мной – ибо отведал я хлеба в Пе и испил пива в Тепу.  Если руки мои будут связаны в святой обители, пусть мой отец Атум укрепит для меня дом мой в месте над этой землей, где пшеница и ячмень произрастают в изобилии несказанном.  Да будут устроены пиры для меня здесь: для моей души и для моего тела.  Даруйте мне обычные приношения мертвых – хлебом, пивом, быками и утками, льняным полотном и умащениями, воском и всякими хорошими, прекрасными и чистыми вещами, которыми живут боги.  И да воскресну я вновь во всех обличиях, которые пожелаю для себя бесконечно и всевечно! Да поплыву я вверх и вниз через Поля Жизни, и да приду я туда в мире, да буду я сам подобен Двуликому Богу – Льву…»
     
      Ниферон был уже слишком зрелым человеком, чтобы внезапно обрушившееся многоводье славы испортило его характер.  Ничто в мире больше не угрожало ему, если не считать случая, происшедшего в день триумфа: поздно вечером, в непроглядной тьме, неизвестный бродяга, схоронившийся у дороги, швырнул в знаменитого бальзамировщика камнем и перебил ему лодыжку. 
      Выздоровев, Ниферон с удвоенной энергией принялся за работу . 
     Вскоре он уже открыто применял своё знание органической химии в деле мумифицирования, и никто не осмеливался ему перечить, даже наоборот, многие его открытия приобрели известность далеко за пределами Ахетона. 
     Вскоре он выстроил себе вторую обширную лабораторию, где отныне занимался только изготовлением мумий: клиентами его были знатные и богатые ахетонцы, дело набирало большие обороты и не годилось смешивать его с пусть даже и отчасти признанными опытами на трупах бродяг.  Заказчиков, в том числе среди самой высокой знати, было теперь столько , что иногда Ниферону приходилось отказывать некоторым , даже если это являлось отказом от чудовищной прибыли или угрожало ссорой с кем-то из высокопоставленных особ: не хватало времени.  Им восхищались, за него боролись.