Хотел еще прибавить, что супружеские отношения необходимо исключить на долгий период по медицинским показаниям: измученному родами, детскому телу требовался отдых и полный покой.  Но Ниферон сдержался: не ему, в конце концов, учить мужа и жену науке плотских отношений…пусть этой старой обезьяне будет главной наукой смерть собственного младенца! Вряд ли выкидыш случился из-за того, что девочка поскользнулась, скорее всего, к несчастью привела неуемная страсть ее пожилого мужа – в этом Ниферон теперь почти не сомневался. 
      Проводив посетителей, он вернулся в лабораторию и тотчас принялся за работу.  Выкидыш лежал на столе, плотно завернутый, - даже с близкого расстояния этот небольшой предмет, со всех сторон обтянутый плотным куском материи, никак нельзя было принять за человеческое тело.  Надевая перчатки, Ниферон заранее морщился: он вспомнил, что даже не знает, на каком сроке произошел выкидыш.  Может быть, в этих грубых пеленах нечто такое, что вообще не может быть бальзамировано? Однако, поймав себя на подобной мысли, Ниферон, как ни странно, успокоился.  В конце концов, он не даром двадцать лет занимается опытами в области мумифицирования; не может быть того, чтобы ему не удалось найти способ сделать более или менее пристойную мумию из этого недоноска.  Ниферон развернул ткань.  То, что он увидел под ней, имело вид вполне нормального ребенка мужского пола, лишь по иронии судьбы вместо новорожденного превратившегося в новоумершего.  Голова, пожалуй, великовата, да и цвет кожи – бледно-фиолетовый напополам с багровым – не слишком соответствует норме для маленьких покойников, еще не отнятых от материнской груди.  Но этому-то недоспелому фрукту совсем не повезло – он даже вкуса молока никогда не пробовал.  Или все-таки повезло – не болел, не мучился? Ниферон подумал о том, что сам он тоже не знал вкуса молока матери, умершей при родах, и ничего, дожил уже до почтенных лет, и еще будет жить. 
     Оглядев упыренка со всех сторон, бальзамировщик увидел кое-где неотмытую кровь - ею были испачканы плотно сжатые пальчики рук с еще необразовавшимися ногтями, кровь была за ушами и в паховых складках.  Ниферон налил воды в металлический таз, чтобы выкупать младенца: кожа мумии должна быть чистой, иначе она не сможет до конца пропитаться смолами.  Он засучил рукава, и, аккуратно поддерживая левой рукой спинку ребенка, правой с осторожностью плескал воду на головку и бледно-лиловые плечики, затем, мягко касаясь пальцами детской кожи, отмывал запекшуюся кровь.  Цвет кожи малыша, странное дело, менялся от соприкосновения с холодной водой: из светло- фиолетового он сперва перешел в ярко-фиолетовый, а затем приобрел багрово- красный оттенок.  Ниферон подумал, что причина этому – несовершенство состава крови у недоношенного ребенка.  Нет, еще не ребенка – выкидыша, упыренка, эмбриона, кто же он еще? Кусок мертвого мяса, отделившийся от тела этой прелестной, совершенно живой девочки – Ниферон даже не спросил сегодня, как ее зовут.  Он впервые подумал, что между этим куском мяса с зажмуренными глазками и девочкой, душенькой, пушистым цветком, маленькой женщиной, увиденной им сегодня, существует прочная, неделимая связь.  Догадка эта поразила Ниферона.  Он еще раз пристально взглянул на багрового младенца, точно отыскивая в нем сходство с матерью – на самом деле, проверяя, чисто ли вымыто тельце.  «Ну, упыренок, хватит прохлаждаться…»- неожиданно для себя сказал Ниферон (до этого он никогда не разговаривал с трупами).  Затем осторожно вытащил ребенка из воды и уложил на заранее приготовленный кусок чистой материи.  Высушивая тельце малыша, Ниферон бережно, лишь слегка касался мягкой тканью его ручек и ножек, протирал складочки на крохотной шее, промокал головку.  Мысль о полной, большеротой девочке не давала ему покоя.  Обычно все мысли проходили, когда он склонялся над рабочим столом.  Но Ниферон медлил.  Женщины обычно вызывали в нем отвращение, но та, чей ошметок мяса лежал сейчас на его руках, еще не была женщиной.  Она стала женой раньше, чем ее тело сделалось женским и смогло принять на себя тяготы супружеской жизни.  И вот последствия этой супружеской жизни дурно пахнущего воина с подростком - упыренок, кусок мягкого тела душистой девочки.  Ниферон, покачивая на руках ребенка, прошелся по мастерской.  Хотелось думать о маленькой женщине именно сейчас, а не потом, когда он сожмет в привычной руке скальпель и разрежет этим скальпелем фиолетовый живот ее сына. 
     .  .  . 
     Месяц спустя Ниферон увидел девочку вновь.  Она пришла к нему в мастерскую вместе с пожилым мужем, чтобы забрать, наконец, домой своего младенца.  Ниферон приветливо улыбнулся ей и как будто не заметил ее мужа.  У бальзамировщика уже все было готово: фиолетовый трупик, превратившийся его усилиями в младенца дивной красоты, лежал в маленьком саркофаге, похожем на игрушечную коробку.  Военачальник смотрел в замешательстве: кожа малыша была нежно-янтарного оттенка, маленькие пальцы имели цвет свежего сливочного масла.  «Подсунул другого ребенка» - мелькнуло у него в мозгу.  Но его маленькая жена узнала в крошечной мумии своего мертвого сына.  Она, взглянув на Ниферона большими, настороженными глазами волчонка, легко подошла к саркофагу и склонилась над ним.  Мужчины смотрели на нее, не отрывая глаз, при этом взгляд волосатого мужа девочки выражал явную растерянность перед бессмыслицей происходящего, глаза же Ниферона были наполнены страхом за нее, за ее рассудок.  Рассмотрев малыша, девочка дотронулась до него пальчиком и рассмеялась.  Затем быстро протянула к мумии обе пухлые ручки с мелодично звякнувшими от быстрого движения браслетами на запястьях.  Ей захотелось достать куклу из коробки. 
     -Нет, нет, не делай этого, госпожа,- в ужасе закричал Ниферон. 
     Он быстро приблизился к девочке и с мягкой решимостью взял ее за руки. 
     - Ты не должна прикасаться к мумии, моя голубка,- вздрагивающим от волнения голосом произнес Ниферон, легонько поглаживая ее пухлые, кривоватые пальцы с обкусанными ногтями. 
     Большеротая девочка умоляюще посмотрела на бальзамировщика, и глаза ее наполнились слезами. 
     -Я просто хотела забрать его…Неужели ты мне не отдашь?
     Ниферон, еще крепче сжав девочкины пальцы, улыбнулся с облегчением. 
     -Ну, конечно, отдам, моя госпожа…Ты заберешь его сегодня, сейчас, вместе с коробкой.  Но трогать руками то, что в ней лежит, нельзя, потому что…
     Тут бальзамировщик запнулся.  В первое мгновенье он хотел сказать: «потому что там зараза», но понял, что сболтнул бы чушь, которая еще неизвестно, к чему б привела.  Во - первых, всем, даже детям еще и помладше этой малышки, известно, что мумии незаразны, а во-вторых, она явно из таких, кого возможность заразиться вряд ли испугает.  И Ниферон сказал с уверенностью то, над чем сам бы в другое время смеялся:
     -Потому что боги запрещают касаться мумии…
     Девочка, видимо, поверила его словам, потому что моментально отпрянула от саркофага. 
     -Боги…- с тихой покорностью повторила она и виновато опустила головку. 
     Ниферон выпустил ее руки, и на нежной сдобе девочкиных запястий остались следы его пальцев.  За спиной раздались тяжелые шаги обезьяноподобного военачальника. 
     -Господин бальзамировщик, Ваши двадцать дебенов вон там, на столике,- его голос звучал резко и без прежней вкрадчивости ,- Мы с супругой уходим, позвольте откланяться. 
      Ниферон выпрямился и кивнул головой.  Затем отвернулся к стене.  Невозможно, выше всяких сил было видеть, как старая обезьяна закрывает саркофаг тяжелой, нелепо украшенной крышкой и, пропуская нежную, сладкую девочку вперед себя, тяжелой солдатской поступью идет с ней в свой дом, чтобы мучить ее, насиловать, заставляя детское тело беременеть, носить детей и увядать, умирать раньше времени. 
     Нет, это невыносимо.  На несколько секунд дверь лаборатории открылась, и Ниферон почувствовал, как порыв свежего, горячего ветра шевельнул его волосы.  Затем раздался грохот: дверь с силой захлопнули.  Ниферон прижался лбом к каменной стене, и холод обступил его со всех сторон.  Этот холод и был подобием счастья: он унимал возбуждение, возвращал к работе, напоминал о вечности с ее главным даром – покоем. 
     .