.  . 
     Улица была пустынна: казалось, еще немного, и камни начнут плавиться от жары, как разогретый на огне щербет.  Ниферон молча, в задумчивости шел, направляясь из одной лаборатории в другую.  Необходимо было пройтись и побыть одному.  Его грызла досада.  Увлеченный опытами, Ниферон старался как можно реже браться за изготовление мумий: на это требовалось время, а его постоянно не хватало.  Но в этот раз отказаться было нельзя : у вельможи Иасена умерла дочь тринадцати лет.  Наверное, сегодня ее привезут к Ниферону в мастерскую.  Конечно, можно было бы и отказаться, будь этот вельможа птицей помельче.  Но он правая рука Верховного Жреца и к тому же владеет едва ли не четвертью всех ахетонских земель, а Ниферону сейчас как раз понадобился небольшой клочок земли где-нибудь на окраине города.  Нужно было срочно оборудовать склад для хранения материала: мертвых бродяжек изрядно прибавилось, в окрестностях Ахетона шла ежегодная летняя эпидемия моровой язвы.  Спасаясь от наступающей болезни, люди бежали в город и умирали на улицах – каждое утро дневная стража находила вдоль обочин городских дорог до десяти трупов.  Их свозили на ахетонскую свалку и закапывали, а следующим утром все повторялось.  Нельзя упускать такой случай: он как раз сейчас думает над возможностью оставлять глаза мумий открытыми.  Конечно, отекшие, с неживым блеском, глазные щелочки на лице трупа красоты не добавят – поэтому надо сделать их неотличимыми от живых глаз.  Задача, прямо скажем, не из простых: никто еще не задумывался о том, что такое возможно.  Опять его будут упрекать в нарушении теории…А, плевать! Это человека не оживишь никакими теориями, а глаза оживить можно, и он придумает, как это сделать, дайте только срок! Взять, к примеру, несколько кристалликов карболловой кислоты, три четверти физиологического раствора, добавить, конечно же, воды… этот нехитрый рецепт вернет блеск и яркость любым глазам, даже тем, что при жизни никогда не блестели.  Конечно, главным образом, мертвое глазное яблоко отличается от живого тем, что не движется – он, Ниферон, не такой дурак, чтобы этого не учитывать.  Но ведь что такое движение? Это всего лишь то, что видят другие – самой-то мумии все равно, движутся ее глаза или нет.  Поэтому нужно сделать так, чтобы окружающие поверили в движение мертвых глаз – а это уже дело техники, и он этой техникой великолепно владеет.  Глазное яблоко, к примеру, можно заставить реагировать на свет и оживать под действием светового спектра, нужно только кое-что добавить к его немудреному строению.  Что это должно быть? Раствор? Микроскопический аппарат, вмонтированный в глазное яблоко? Об этом следовало подумать.  Благо, материала для опытов теперь, благодаря эпидемии, имеется сколько угодно, а среди стражников у Ниферона полно своих людей: знай плати два медных дебена и загружай повозку бесхозными трупами.  Необходимо только место для хранения и первоначальной обработки человеческого материала, и в деле покупки подходящего участка земли этот Иасен мог бы помочь, как никто другой.  В любом случае, не стоит ссориться с ним.  Но ведь, он говорил, дочь его болела уже давно - что-то вроде опухоли мозга.  Последние полгода перед смертью девочка не вставала с постели, и ее заставляли пить жгучий, предсмертный отвар из корней баланитеса и персея – для того, чтобы внутренности начали готовиться к бальзамированию еще при жизни.  Все это поведал ему сам Иасен, в глубине души, по-видимому, опасаясь, что иначе Ниферон откажется работать с телом его дочери.  Однако, старания безутешного отца были совершенно напрасными: Ниферон, хотя и знал о распространенности этих предсмертных возлияний - никогда не одобрял их.  Не одобрил и в этом случае: конечно, корень баланитеса очищает органы от слизи и зрительно уменьшает толщину кожного покрова, но стоило ли ради этого пичкать противным обжигающим отваром больного ребенка? Ведь знали же, балбесы, что девочка умирает! Кстати, если этот умник Иасен говорил что-то про опухоль, надо будет открыть черепную коробку: интересно взглянуть, как опухоль развивается у детей.  Вдруг Ниферон вздрогнул и остановился пораженный.  Откуда-то сверху посыпались маленькие, почти невесомые, плоды, приятно задевая вспотевший затылок и шею. 
      «Орехи?»- удивился Ниферон, интуитивно выставив вперед ладонь и поймав пушистый коричневый плод.  Где-то наверху раздался смех.  Ниферон в изумлении поднял голову.  С каменного забора почти на уровне его затылка свешивались босые, пухлые ноги подростка.  Бальзамировщик подкинул вверх орех и чуть заметно улыбнулся.  Так, все понятно.  Смуглая птичка, играя, свила себе гнездо и теперь забавлялась, выглядывая из него.  Ниферон , прищурив глаза, внимательно разглядывал маленькую кидальщицу орехов и узнал ее. 
     «Госпожа!»- воскликнул он с радостным удивлением.  Да это была та самая медовая, большеротая девочка…мать маленькой мумии, недавно сделанной им из недоношенного ребенка.  Сейчас она глядела на него и смеялась своей проказе и его удивлению. 
     -А я о тебе все думала, думала.  И ждала у этого забора…все представляла, как ты опять отпустишь возок и будешь идти, бормоча себе под нос,- она сделала смешную обезьянью гримаску. - А ты все не шел и не шел…
     Она ловко спрыгнула на землю и очутилась совсем близко, на расстоянии двух ладоней, от Ниферона.  Аромат меда и молока окутал его.  Сознание еще блуждало в этом сладостном аромате, когда она с отчаянной решимостью приблизила свое смуглое личико к широкой груди бальзамировщика и прижалась к ней правым ухом, комично зажмуриваясь и делая вид, что слушает сердце.  «Совсем ребенок, растет еще» - подумал Ниферон, весело оглядывая вытянувшуюся девочку.  Она потянула бальзамировщика к калитке. 
     -Постой… а твой муж?- Ниферон удивленно поднял брови. - Что он скажет, если увидит меня здесь?
      Его нет,- плутовато улыбаясь, проговорила девочка,- уехал…
     Она помолчала несколько мгновений и добавила: «Надолго уехал… может, на месяц. »
     Ниферон застыл в нерешительности.  Мягкие, липкие от конфет и кусочков сушеного персика руки теребили рукав его плаща. 
     -Зайди ко мне,- просительно, сморщив смуглый, чуточку вздернутый носик, протянула девочка,- я напою тебя козьим молоком – и уйдешь… Ты любишь козье молоко?
     Ниферон засмеялся и вошел в калитку.  Порыв ветра больно обжег его глаза струей раскаленного песка.  Маленький двор был весь засыпан песком и напоминал пустыню: ни беседки, ни деревца… даже травы нигде не было видно.  В глубине двора, за невзрачным каменным домом, виднелись какие-то постройки из рассохшегося дерева, бродили непривязанные козы.  В тени крыльца Ниферон остановился.  Девочка, перепрыгнув через высокий порог, вбежала в темноту и прохладу дома.  Оставшись один, Ниферон почувствовал тоску и стыд.  Зачем он послушался, подчинился ее воле, зачем пришел сюда? Ведь не для того же, чтобы и вправду попить молока…Но она так звала его, так молила войти! О боги, боги, какая девочка! И попытался отогнать мысль о ее теле: о смуглых, тугих бедрах подростка, о маленькой груди с большими темными, почти черными, сосками.  Где-то в глубине дома раздался топот полных, резвых ног: запыхавшаяся девочка выбежала на крыльцо, держа обеими руками и прижимая к себе глиняную кринку с молоком.  Чтобы скрыть смущение, Ниферон приник к кринке лицом: густое, жирное молоко имело запах мяты и медовых сот.  Ее пристальный, смеющийся взгляд проникал сквозь кожу, смешивался с кровью, прорывался к костям.  Это невозможно, что я делаю, бежать, бежать! – И Ниферон резко сунул ей кринку с недопитым молоком. 
     Получив ее , девочка вылила молоко себе в рот и смешно облизнулась, подобно подросшему котенку. 
     - А твою коробку я закопала вон там, - сказала она, показывая ручкой куда-то за дом. 
     -Что? – тихо спросил Ниферон, не сразу догадавшись, о какой коробке она говорит.