И через много часов, когда дорожная тряска укачает обоих, можно будет незаметно, как бы нечаянно, коснуться собственной загорелой мускулистой ногой полной, мощной ноги Ниферона. 
     .  .  . 
     
      Когда до Фив оставалось меньше четырёх тысяч локтей, Ниферон велел рабу пустить лошадей размеренным шагом.  Излишняя поспешность могла быть ложно истолкована, впрочем , как и излишняя задержка.  Он хорошо знал, что в Фивах его ждут.  То, что начало бальзамирования будет отсрочено на несколько часов, Ниферон вовсе не считал трагической оплошностью.  За несколько часов с телом ничего не случится, напротив, начнётся окостенение мягких тканей, и это даст возможность гораздо быстрее и чище сделать необходимые надрезы. 
     Каково же было его удивление и ужас, когда, на следующий день он и четверо его коллег- врачей были приведены в комнату, где лежал умерший Фараон!
     Ещё поднимаясь по лестнице, Ниферон почувствовал неладное.  Его чуткие, привычные ноздри мгновенно затрепетали, не услышав привычного запаха.  Поскольку в течение всей жизни Ниферон провёл с мёртвыми, пожалуй, больше времени, чем с живыми - вскрывая, бальзамируя, делая опыты – он прекрасно знал, что характер запаха, как и время его появления, больше зависит не от времени остановки сердца, а от причины смерти.  Впрочем, остальные четверо тоже имели об этом соответствующее представление, они были известными медиками и мастерами своего дела.  Все они, узнав о приезде коллеги, вышли на Малую Лестницу,- Ниферон, завидев их наверху, поднял полную руку для приветствия.  Один из этих четырёх, Хори Мемфисский , был не менее знаменит, чем Верховные Жрецы: о его таланте медика, впрочем, как и об экстравагантных выходках, ходили легенды во врачебном мире всего Египта.  В частности, он основал первую в Мемфисе лечебницу для бродяг, больных заболеваниями, передающимися от продажных женщин, и отказался стать лечащим врачом Фараона.  Ростом с двенадцатилетнего мальчика, чёрный, вертлявый, с огромными, навыкате, глазами, Хори напоминал жука.  Увидев Ниферона, он радостно, хотя и с приличной случаю сдержанностью, кивнул ему: они были знакомы много лет, еще с того памятного дня, когда молодой Ниферон публично демонстрировал свои опыты на Собрании Медиков.  Оба были знамениты, уважали друга (хотя в научном плане являлись противниками), оба радовались неожиданной встрече.  Второго бальзамировщика Ниферон моментально узнал, хотя не видел ни разу в жизни - старик Тифон прославился еще в то время, когда Ниферон был мальчиком, причем не только благодаря гигантскому мастерству, но и своим необъяснимым поступкам.  О его чудачествах ходили легенды.  Говорили, что родился Тифон от сборщика податей и рабыни, причем ребенком был настолько слабым и хилым, что однажды его едва не похоронили, приняв за мертвого: сил нормально дышать, а ,тем более, поднять голову и пошевелиться, у младенца не было.  Впоследствии на голове, которую Тифон все же начал с трудом поднимать, отказывались расти волосы.  До юношеского возраста он оставался безволосым, и было бы излишне говорить, что в том возрасте, когда у других мальчиков, начинают появляться волосы на теле, Тифон имел клеклую, совершенно не мужскую плоть.  Мечта иметь волосы у хилого юнца заглушало все остальные желания, включая естественные для его лет, и отчасти послужило причиной тому, что паренек поступил в обучение к бальзамировщику: таким образом, он получил доступ к химическим растворам.  Дни и ночи, если только не был занят ничем другим, он смешивал растворы и вскоре испросил у своего учителя позволение переселиться в мастерскую; спал новый ученик на неровном земляном полу, не желая даже во сне отдаляться от столь захватившего его дела.  Спустя два месяца, на голове Тифона выросли длинные, хотя и совершенно седые, волосы, затем такими же седыми волосами покрылось худое, нескладное юношеское тело.  Расстроила ли талантливого юнца эта ранняя седина неизвестно, однако, благодаря своим опытам, молодой бальзамировщик через несколько лет прославился на весь Великий Египет - он один овладел секретом выращивания волос на любой, даже самой плешивой, голове.  При этом, разумеется, Тифон великолепно делал мумии, и мертвых клиентов у него было столько же, сколько живых, желающих выглядеть моложе.  Такое положение дел совершенно устраивало молодого мастера, ведь одно ремесло без другого сделалось бы невозможным: волосы для живых он выращивал из кусочков кожи и волосяного покрова, взятых у мертвецов.  Эти кусочки кожи, с ювелирной точностью вырезанные с головы свежего трупа, Тифон опускал в специальный раствор.  Через некоторое время он вживлял их, сделав предварительно микроскопические надрезы на коже, под кожный покров живого клиента, пришедшего к нему за молодостью.  В «Касте Посвященных» прекрасно знали о деятельности Тифона, однако, сообщать об этом властям никому, разумеется, не приходило в голову: во-первых, тут работал закон круговой поруки, а во-вторых – абсолютно за каждым мало-мальски приличным бальзамировщиком водились свои собственные грешки.  Конечно, Тифона не раз пытались убедить, что занимается он вещами, не угодными не только властям ( это как раз никого не волновало), но и богам.  Однако скрытный Тифон всякий раз в ответ на увещевания коллег только опускал свою лохматую седую голову и злобно косил левым глазом, подобно породистой лошади.  В конце концов, его оставили в покое, тем более, что слава этого торговца волосами неумолимо росла, и он уже был втрое, а то и впятеро, богаче и могущественнее любого из своих увещевателей.  Говорили, что его клиентом был сам Божественный Фараон Рамсес III, хотя никто не мог утверждать этого наверняка.  Во всяком случае, Тифон считался другом Фараона, нередко участвовал в придворных торжествах и еще в молодости дал слово Рамсесу, что непременно примет участие в мумифицировании, когда Великому Правителю придет пора оставить землю и воссоединиться с богами.  И вот теперь Тифон стоял здесь, возле покоев начавшего разлагаться Рамсеса, в самом мрачном расположении духа: у него как раз в этот месяц было много заказов, а кропотливый труд над телом Фараона, хотя и считался почетным, не оплачивался.  Кроме того, бальзамировщика немного пугала странная возня всех этих придворных крыс, на покровительство которых теперь приходилось рассчитывать.  Если к запаху трупов он привык, то запах заговора был острее и намного неприятнее.  К приезду Ниферона Тифон отнесся равнодушно, лишь чуть заметно кивнул издалека.  Сам же Ниферон был искренне рад и встрече с Хори Мемфисским, и долгожданному знакомству с Продавцом Волос.  В Ахетоне он не раз слышал профессиональные анекдоты о жизни этих бальзамировщиков и догадывался перед его приездом они наверняка обменивались разными смешными байками об его опытах.  Двух других, по-видимому, фивлян, Ниферон не знал. 
      Хотя Ниферону и остальным было сообщено, что Рамсес III скончался от заболевания мозга, прибыв во дворец, он ,первым делом, попросил посмотреть медицинские листки с описанием болезни.  После некоторого колебания управляющий царским дворцом Пабакикамун принес ему их.  Но они только подтверждали объявленное ранее: мозговая болезнь, возможно, опухоль, головокружения, частичная потеря памяти, паралич лица.  Что ж, неплохо, значит, само тело не пострадало от болезни.  Но, почувствовав странный запах на лестнице, Ниферон понял, что где-то допущена ошибка: ведь с момента смерти прошло всего-навсего тридцать шесть часов и тело всё это время было обложено сухим льдом! Оно должно было, в самом худшем случае, распространять чуть сладковатый запах речного ила, в лучшем – не пахнуть совсем.  Откуда же такой тяжёлый дух, будто тело полдня лежало на жаре? С величайшей осторожностью покойного Фараона перенесли в дворцовую лабораторию. 
      Вскрытие подтвердило, что подозрения Ниферона обоснованны. 
      При изъятии внутренностей Ниферон , к огромному удивлению коллег, предложил не использовать его знаменитые щипцы для извлечения мозга, а стал настаивать на трепанации.  Когда, наконец, черепная коробка была открыта,
     он, с юношеской поспешностью бросившись к столу, приступил к препарированию мозга .  Увы, ни малейших признаков опухоли и вообще какого бы то ни было мозгового заболевания! Зато, тремя с половиной часами позже, едва взглянув на печень покойного, он понял всё.  Печень была расширена до таких размеров, что, не остановись вовремя у больного сердце, она, кажется, разорвала бы кожу и одним концом вышла наружу.  И размер, и белый с желтизной цвет, и выступившая на поверхность клетчатая структура - всё говорило о том, что этой печени в течение, по крайней мере, двух-трёх недель приходилось втягивать в себя какую-то неизвестную отраву – страшный, непосильный для человеческого организма груз, занесённый, к тому же, довольно странным образом : ни пищевод, ни желудок, ни кожные покровы повреждены не были.  Ниферон поднял глаза и встретился взглядом с чернявым Хори.  Они долго смотрели друг на друга при всеобщем молчании. 
     Хори первым прервал его.  Обернувшись к одному из фивлян, он спокойно сказал : « Обработкой мозга и органов займётесь Вы с коллегами.  Канопы, кстати, уже готовы…» Затем, почти вплотную подойдя к Ниферону и глядя снизу вверх в его близоруко прищуренные глаза, заметил с мягкой серьёзностью: » Мы ничего не знаем наверняка, не правда ли, Ниферон? Запах могли давать и пролежни.  Нужно до заката солнца провести окончательную очистку тела и наполнить его пряностями… Между прочим, один из этих четверых – доносчик.  Будьте же умницей, Ниферон! Обещаете? – Хори незаметно коснулся его руки.  Ниферон не отвечал.  «Ну вот и хорошо…- Хори растянул губы в улыбке,- а теперь – за дело!»
     Но его остановил Тифон. 
     « Я плохо себя чувствую, Хори,- угрюмо пожаловался он, положив волосатую руку на свое горло, - ты ведь отпустишь меня? Вчетвером вы прекрасно справитесь…а завтра я приду.  Согласны?» Хори пристально смотрел ему в лицо и молчал. 
     Тифон, не дождавшись ответа, повернулся к выходу.  Его догнал смеющийся голос Хори: «Тифон, да ты просто крыса!» Тифон резко обернулся и злобно посмотрел на него.