Кровь отчаянно пульсировала в висках.  Нужно взять себя в руки…Нужно вместе со всеми идти к дворцу, другого выхода нет… Нужно спасти учителя, если, конечно, его ещё не…нет…нет…о, боги!
     .  .  . 
     Добраться до Дворца Фараона оказалось совсем не просто.  Разномастные, кричащие толпы наполняли улицы.  Лишь к вечеру Фидек увидел вдали верхушки дворцовых башен.  Дальше проходу не было: дворец оцепили стражники.  Толпа продолжала напирать, жутко колыхаясь из стороны в сторону: на обочинах уже появились раздавленные.  Фидек, вырвавшись из цепких смертельных объятий толпы, упал на одного из них и узнал в этой искалеченной окостеневшей кукле того самого рыжего мальчишку, с которым разговаривал сегодня утром.  Падая, Фидек почти коснулся лицом застывшей чёрной жижи, вытекшей из широко открытого ребячьего рта , и поразился весёлому спокойствию в безжизненных мальчишкиных глазах.  Кисть правой руки была почти оторвана, на худых босых ногах живого места нет из-за кровоподтёков, в одном месте из-под смуглой кожи выступила кость. 
     «Ему грудную клетку пробили,- догадался Фидек,- наверное, ногой, а остальное всё уже потом раздавили, когда умер.  Вот он и не успел испугаться…»
     Это выражение счастья на лице убитого успокаивало, оно смутно обещало что-то радостное.  Фидек , отдышавшись, с трудом заставил себя оторваться от тела мальчика. 
     Вконец измученный, он лёг на жёсткую траву в каком-то проулке и закрыл глаза.  Наступившая ночь и пришедший ей на смену день промелькнули мимо. 
     И только когда из садов потянуло вечерней сыростью, набухшей от запаха душистого табака , гортензий и засохшей человеческой крови, Фидек поднял голову , не узнавая ничего вокруг.  Понял только то, что лежит на песке под раскидистым кустом дикого апельсина.  Он увидел незнакомые лачуги, обмазанные глиной, пыль, вздымающуюся до самых низких крыш при каждом дуновении ветра, смуглых детей, играющих в этой пыли.  Откуда-то с запада заходила гроза, ветер усиливался, и несколько крупных капель ударились о песок, образуя в нём маленькие лунки.  Фидек сделал слабое движение, чтобы подняться, и боль, жуткая, нечеловеческая, пронзила его, словно огнём подпалили кожу на руках и ногах.  Собственно кожи как будто вообще не было: её заменяли пот, песок, высохшая кровь.  Фидек с трудом заставил себя встать, придерживаясь за куст.  Загорелые, перемазанные в пыли ребятишки оставили игру и глядели на него с изумлением и страхом.  Обочины дорог сделались теперь пусты: мёртвых убрали, и Фидек , припоминая покой и чувство защищённости , охватившие его при падении на труп неизвестного мальчика, не мог понять, было то сном или явью. 
      Измученные обгоревшие ноги сами принесли его на площадь перед дворцом Фараона.  Дышать стало легче.  Дворец, погружённый во мрак, казался в этот вечерний час безжизненным, зато предгрозовое небо было наполнено жизнью: там творились перевороты, там всё ломалось, крушилось - и оживало вновь.  На горизонте торчали высокие тёмные палки с перекладинами сверху, - Фидек не сразу заметил их.  Отовсюду струился непонятный багровый свет .  Всё было так привычно и спокойно, только эти нелепые палки с перекладинами казались чужими и лишними, как бы пришедшими извне.  Они нарушали вид, и их надо было убрать, выдернуть из земли, чтобы восстановить покой в мире. 
     И Фидек двинулся вперёд, не отрывая глаз от перекладин, смешно и некрасиво перечеркивающих багровое небо.  «Вам здесь не место, не место…»- то и дело машинально повторяли ссохшиеся губы мальчика.  Однако, спустя несколько минут, он понял, что жестоко ошибался: палки эти оставались единственными живыми существами во Вселенной.  К ним металлическими гвоздями были прибиты люди.  Даже те из них, что были уже явно мёртвыми, всё равно выглядели живыми и движущимися: в расширенные от ужаса глаза и широко раскрытые отёчные рты влетали и вылетали мухи, в волосах копошились крупные серые черви. 
     Сначала потрясённому Фидеку показалось, что все казнённые мертвы, но через несколько мгновений он понял, что ошибся.  Фидек видел, как крупный мертвец , нагое тело которого представляло сплошное багровое месиво, запрокинул голову назад, точно пытаясь окончательно слиться с куском древесины, к которой его приколотили железом.  Неожиданная вспышка молнии озарила его запрокинутое лицо, и Фидек узнал казнённого.  Это был Ниферон! Его губы, его плечи, его полные кисти рук, его искривленные мизинцы на обеих руках.  По этим мизинцам мальчик и узнал учителя, потому что от губ, плеч и кистей мало что осталось.  Боль, ужас, отчаяние захлестнули душу Фидека.  Конец, конец всему! Боги, боги, почему вы не защитили его! И тут же эта мысль неумолимо перебилась другой: как же они могли защитить того, кто никогда не верил в их существование, отрицал Царство Мертвых? Неужто то, что произошло с его учителем, было местью богов? Ниферон мертв, совсем скоро будет мертв! Он никогда больше не причинит Фидеку боль! И ученик вдруг почувствовал, что больше не испытывает ужаса.  Только досаду.  Тело, по которому тосковали, иссушивали себя стенаниями, сходили с ума все, и женщины, и мужчины, теперь обезображено, прибито к перекладине, и мухи бродят по прекрасному прежде, недосягаемому для чуждых прикосновений, лицу.  Тело, заставившее его испытать так много боли и страха, теперь само превратилось в непрерывную боль и страх.  Однако боль эта была возвышенной, и незнакомая прежде зависть всколыхнулась в душе Фидека.  Красавец, он и умереть хочет красиво… Держись, Ниферон! Эти похотливые ослы и ослицы, причиняющие друг другу боль, переселятся рано или поздно в царство Мёртвых, и там уже не будет тебе ни пощады, ни вечного покоя.  И придётся навечно остаться среди них, как иначе? Да и туда-то попадёшь только в том случае, если тело твоё превратится в мумию, а этим что-то и не пахнет: в Фивах обычно не мумифицируют государственных преступников.  Через день-два, когда дужки ногтей у казнённых из синих станут багрово-зеленоватыми, тела, не снимая с крестов, отвезут на городскую свалку, ту, что за Улицей Москитов, и зароют там безвестно, среди воняющих отходов.  А дальше – тьма, тьма, вечная тьма.  Никогда уже им не очнуться для вечной жизни, для иного мира.  Ну и пусть, пусть! Не хватало ещё в Царстве Мёртвых этой падали! И Фидек впервые подумал о собственной смерти: а что, собственно, ждёт в Царстве Мёртвых его самого? «И близкие твои да будут там с тобой» – говорит Священная книга.  Его близкие? Да спасите боги от таких близких! За какие грехи он, Фидек, должен ещё и в Вечной жизни находиться в их обществе? В обществе старого сквалыги Арры, толстого развратника Ниферона, грубого учителя, школяров, издевающихся над ним, десятков грубых, злых, измождённых пороком лиц… И так будет не день и не два, не десять и не двадцать лет, а века, века! Нет, нет и нет! С него довольно! Будьте вы все прокляты! Фидек круто повернулся, и ни разу больше не взглянув на умирающего Ниферона, быстро зашагал прочь.  Несколько часов спустя, он оставил Фивы.  Он уходил навсегда, не предприняв ни малейшей попытки выкупить тело своего мёртвого учителя, уходил, не взяв ничего, кроме тощего холщового мешка со сменой белья, краюхи хлеба и нескольких кусков тростникового сахара. 
     «Боги, боги…- подумалось ему. - А существуют ли они на самом деле?» Ниферон, его учитель и совратитель, его единственная любовь, не верил ни в каких богов, он прекрасно знал наперёд всё, что с ним будет.  Он сам и был почти богом, ибо что ещё исключительного имеют боги, кроме права давать и отнимать жизнь? И Ниферон , как никто другой, умел давать жизнь, он дал жизнь в Вечности сотням умерших.  Его опыты будут жить в веках… И всё-таки он не был богом до конца, он не отнял ни одной жизни, не остановил по своей воле биения ни одного сердца.  И за это в Вечности будет одинок и судим всеми подряд.  Его мертвецы, как бы хороши они не были при жизни , вряд ли там составят ему компанию, ведь Ниферон не знал их живыми. 
      Раскалённый песок жёг босые ступни, биение крови отдавалось в мозгу.  Впереди было много дней и ночей пути.  Там, где за сужающейся полосой Красного моря начинался Синай – неизведанная жемчужная земля, там, где тянулись бесконечным белёсым пламенем каменоломни Ройа, где-то в тех таинственных местах была цель его жизни.  Неподалёку от каменоломен Ройа шумел разноцветный торговый Мемфис. 
     Через несколько дней пути Фидек стал хромым: неизвестный бродяга в лохмотьях, которого путник поначалу принял за мёртвого, швырнул в него камнем и перебил ногу чуть ниже колена.  Но Фидек знал: никто и ничто не в силах остановить его.