Но со всем можно было кое-как смириться, если бы не мозговые щипцы… Хор ужасно намучился с ними, когда извлекал мозг Мереба.  Хорошо бы просто намучился, но ведь он едва не разорвал мальчику ноздри своими самодельными щипцами, сделанными из металлических палочек для отверзания уст.  Непослушные, тупые концы едва смогли добраться к мозгу, вытаскивали его неровными частями, то большими, то вдруг слишком маленькими, один раз Хор даже задел изнутри глазную мышцу.  После этого разноцветные глаза Мереба пришлось держать закрытыми, так как один глаз стал казаться меньше другого.  Вытащил ли он тогда мозг целиком? Проверить этого было нельзя – не пилить же, в самом деле, мальчику череп? Да и чем пилить? Хор вздохнул, потянулся, было, к злополучным щипцам и тут же отложил их.  Нет уж, сначала, пожалуй, он вытащит сердце и желудок, а потом, когда немного отдохнет, займется мозгом – так будет правильнее.  Времени теперь хоть отбавляй: возвращаться назад в Гелиополь больше нельзя.  В городе, скорее всего, уже ищут его, Хора.  Эхнатон уж точно велит перевернуть окрестности вверх дном, лишь бы отыскать своего любимца.  Иначе с кем ему вести вечерние, назидательные беседы? Хор зло усмехнулся про себя.  А что, если стражники доберутся сюда? Да нет, не доберутся: слишком далеко, и притом его пещеру сложно заметить даже с близкого расстояния.  Как хорошо! Даже не верится, что этот покой – навсегда.  Веки предательски слипались.  Хор с трудом заставил себя подняться на ноги и взял бальзамировочный нож.  Прищурился, намечая линию надреза.  Его учитель когда-то говорил, что ни в коем случае нельзя вскрывать живот полностью, и всегда доставал внутренности через крохотные, почти невидимые надрезы на боку и груди.  Но это – учитель, а он, Хор, не видит ничего дурного в том, чтобы открыть брюшную полость.  Конечно, след остается, но он малоприметный – вон, у Мереба его совсем не видно.  Тут важен не способ, а умелая рука мастера, и именно такие руки у Хора.  Настоящий мастер не нуждается ни в чьих советах – учитель сам не раз говорил ему это.  Что ж, будем действовать по наитию.  Хор приложил лезвие к сливочному, вкусному животу мальчика и сильно надавил на рукоять.  Так, теперь дальше, еще дальше, еще! Губы парнишки издали странный звук поцелуя.  Ошарашенный этим звуком, Хор поднял голову.  Нет, все тихо, да и отчего может быть иначе: он же прекрасно видит, что мальчик мертв.  Вот только откуда столько крови? У мертвеца кровь не льется – она застывает сгустками, точно желе.  Большие и малые ручьи стекали по белому животу, точно стремились соединиться в одну огромную, неизвестную реку.  Кровь мальчика была не просто горячей, она обжигала руки.  Удивительно, просто удивительно… Жрец просунул руку в мальчика, в глубину грудной клетки, и почувствовал, как что-то неуловимо живое, точно маленький зверек, легонько царапнуло коготками его кожу… Хор помертвел от удивления.  Это было воистину неприятным открытием: сердце, оказывается, и не думало останавливаться, оно продолжало биться и заставляло организм жить нескладной земной жизнью.  А он-то был уверен, что вскрывает мертвого… Хор отступил назад и в задумчивости оглядел тело, никак не желавшее умирать.  Как теперь быть? Помедлив минуту, он снова решительно потянулся за отложенным, было, ножом.  Что, в конце концов, случилось? Ну не хочет умирать, мало ли что? Он, дурашка, не понимает, что у них с Хором теперь нет иного выбора: не будешь ведь жить с разрезанным животом… К тому же, глупое маленькое тело еще не ведает, какая счастливая жизнь ждет его в загробном мире.  Ради этого можно и потерпеть, тем более, что терпеть осталось недолго.  Сейчас он вырвет сердце, и мальчик тут же умрет.  Хор сжал тугой, конвульсивно дергающийся комок… В какое-то мгновение он показался себе ребенком примерно одного возраста с этим мальчишкой - рука его сжимала неровный, тряпичный мяч… Хор зажмурился и с силой дернул свою игрушку, точно попавшую в неведомые сети.  Растерзанное тело мальчика подалось вслед его отчаянному движению, обдав Хора новыми брызгами дымящейся крови: оно никак не хотело отдавать мяч новому законному владельцу.  Терпение иссякло: жрец хери-хеба просунул, на помощь правой руке, левую, вооруженную бальзамировочным ножом.  Это оказалось до счастья легко – как он сразу не догадался! Всего пара секунд – и получил то, что хотел.  Хор отшвырнул нож в сторону и радостно засмеялся.  Маленькое сердце глухонемого несколько минут продолжало биться в его широкой, перепачканной кровью ладони. 
     .  .  . 
     Тишина, ничем не прикрытый ужас нависли над Гелеополем.  В день праздника Хора таинственно исчез любимый народом жрец, носящий имя великого бога.  Никто не видел, куда он ушел, никто не знал, по какой дороге.  Народ был в смятении, все же, кто близко знал пропавшего,- молчаливы и растерянны.  В толпе теряются любые следы, да и есть ли следы Там, куда, может быть, отправился бедный Хор? Верховный жрец Эхнатон молча рвал на себе волосы.  Он вспоминал, как в такой же раскаленный день много лет назад он нашел в пустыне умирающего подростка.  Тогда его спасли, одели в богатые одежды и нарекли в честь могучего, славного Хора.  Что, если мальчик был подарен богами лишь на время? И теперь, в день празднества, великий бог Хор забрал его с собой? Эхнатон два дня не выходил из своих покоев, не принимал пищи и никого не хотел видеть.  На третий день к нему вошел жрец Нахт, вошел мягко и неслышно, как породистая кошка.  Нахт был завистлив, хотя тщательно скрывал это.  Он много лет завидовал любимцу Верховного жреца, и теперь пытался использовать пропажу Хора в свою пользу.  «Я принес Вам рису и душистых плодов, они укрепят Вас,- проговорил Нахт, и Эхнатон вздрогнул, приняв сперва его голос за голос пропавшегоХора.  Пора перестать жалеть о нем.  Бедняге Хору, должно быть, хорошо там, где он сейчас (в этом месте своей убаюкиваще сладкой речи Нахт вздохнул с притворной скорбью).  Он был душой, подаренной нам всем на недолгое время.  Нечего, в сущности, горевать, надо успокоиться,- мурлыкал Нахт, читая мысли Эхнатона и разрезая на две половинки огромных размеров гранат.  Надо успокоиться, пора, давно пора… И Верховный жрец успокоился. 
     .  .  . 
      Дуаунехех искал своего мальчика повсюду.  Он обшарил все закоулки необъятного двора при храме.  Он нанял три сотни людей, чтобы обыскать весь город.  Он велел выбраться на ладьях на середину реки и обследовать дно.  Тело Дуаунехеха сделалось сухим и подвижным, а белки глаз покрылись воспаленными красными прожилками.  Но все было тщетно.