- Что тебе надо?
     И так, как Антуан ничего не отвечал, он переспросил более громко и сердито:
     - Что тебе нужно от меня? Зачем ты пришел сюда? Зачем бегаешь за мной?
     У Антуана задрожали, затряслись губы:
     - Я… я не бегаю за тобой…
     - Нет, бегаешь! Ты что – извращенец? Или девчонка? А, может, про тебя правду говорят, что ты – гомик?
     Антуан молча покачал головой.  Отросшая, растрепанная челка упала ему на глаза. 
     Жан строго, по-взрослому смотрел на него. 
     - Уходи… И прекрати пялиться на меня, Антуан.  Не думаешь о себе – подумай хотя бы о других.  Лично мне не нужна репутация голубого.  Убирайся отсюда… И прекрати реветь – ты не девка: думаешь, челку отрастил – и соплей не видно?
     Антуан молча поднялся и пошел прочь.  Пришел в себя и повеселел он только летом, после смерти Жана – несчастный мальчик утонул в летнем интернатском лагере, купаясь на мелководье.  Тела его не нашли, хотя водолазы целых два дня обшаривали речное дно.  Наконец, все успокоились: взрослые - оттого, что труп, вероятно, унесло быстрым течением и не придется хоронить сироту, Антуан – из-за эгоцентричной уверенности в том, что теперь-то его возлюбленный уж точно не будет принадлежать никому.  Он уже твердо усвоил: любить – значит желать присвоить.  Больше он не любил ни разу в жизни.  В университетские годы Антуан предпринимал несколько попыток открыть для себя тайну женского тела, но все они заканчивались провалом: смешливые дешевые шлюхи, к которым каждое свободное воскресенье бегали мальчишки с факультета, были ему слишком неинтересны, а, значит, и не вызывали желания.  Он яростно, с увлечением изучал медицину, точно тело молодой любовницы, и к концу первого же семестра стал одним из лучших в потоке.  В качестве основной специальности он предполагал выбрать хирургию широкого профиля, привлекала также онкология – по крайней мере, разрезы опухолей разных видов в послевоенном медицинском атласе он мог рассматривать часами – большинство из них были дивно красивы и напоминали то ли россыпь самоцветов, то ли очертания людей на его детских рисунках.  О патологической анатомии Антуан не думал всерьез и считал (совершенно справедливо, как ему казалось), что медицина – не та область жизни, где выбирают дело отцов.  Она выбрала его сама.  Случилось это пасмурным апрельским вечером – одним из тех вечеров молодости, которые, на первый взгляд, не отличаются ничем особенным, а на самом деле накладывают неизгладимый отпечаток на всю последующую жизнь.  Засунув руки в карманы стареньких брюк, он слонялся возле морга и ожидал свою группу – предстоял тошнотворный зачет по не любимой никем на свете патологической анатомии.  В это время подъехала санитарная машина с задернутыми бежевыми шторками - из нее вытащили носилки, прогибавшиеся под тяжестью тела – по всей вероятности, мертвого – и поставили их прямо на неровный асфальт возле морга.  От нечего делать Антуан подошел поближе.  На носилках лежал крупный, черноволосый парень с окровавленным лицом - кровью была испачкана белая футболка, спортивные брюки и даже пальцы крепких, загорелых рук – вероятно, перед смертью юноша пытался ослабить боль, сжав руками разбитую голову.  Горячей волной крови обдало Антуана откуда-то из недр собственного тела – мертвый парень был до странности, почти до совпаденья, похож на маленького Жана – мальчишку из его детства.  А вдруг… Но нет, не может быть, ведь Жан – бедный мальчик – утонул столько лет назад, и все-таки, все-таки… Он вглядывался в лицо мертвого с тем же пристрастием, с которым смотрят на внезапно встреченных одноклассников через два десятка лет после окончания школы.  У Жана была справа над верхней губой маленькая родинка – где она? Здесь сплошное месиво: кажется, выломана кость – ужас, ужас! Антуан инстинктивно коснулся рукой того места, где совсем недавно, может быть, всего час назад была эта прелестная родинка.  Как теперь разобрать? Он закрыл глаза и тяжело застонал про себя: Жан… Жан… Кто-то сзади коснулся рукава его куртки.  Он обернулся и увидел страшные глаза профессора Брандта.  Студенты не любили Брандта, хотя ничего плохого им он никогда не делал и даже почти не ставил неудовлетворительных отметок, но это был тот случай, когда коллективное отвращение к изучаемому предмету интуитивно превращалось в отвращение к преподавателю.  Что требовал Брандт неукоснительно – так это непременного присутствия на вскрытиях в судебном морге.  За свою настойчивость он получил от студентов прозвище «Трупный червь». 
     Этот чересчур пристальный, неподвижный старческий взгляд поверх очков, вызывающий неприязнь у доброй половины студентов, сейчас показался Антуану вполне живым и даже немного сочувственным: вероятно, Брандт понимал, что происходит в душе у студента, видящего перед собой мертвого сверстника. 
     - Печально, не правда ли? Надеюсь, это не Ваш знакомый? Я видел, как Вы глядели на него… поэтому и подошел. 
     Антуан собрал последние силы, чтобы не выдать волнения. 
     - Нет, что Вы, профессор… Я просто ждал свою группу, тут привезли этого… этого человека.  А отчего он умер? Несчастный случай, да?
     Брандт, склонившись над мертвым, внимательно рассматривал изувеченную голову. 
     - Н-да-а… Случай, правду Вы говорите, несчастный… Мальчик разбился на мотоцикле – шлем, скорее всего, слетел с головы при ударе о землю.  Кость повреждена в нескольких местах – заметили, да? Вскрывать – то здесь, по всей вероятности, нечего – и так все слишком ясно. 
     Антуан снова наклонился над трупом.  Сейчас, через несколько минут, тело унесут, и тогда он никогда больше не увидит этих полных губ, этих миндальных глаз – так похожих на губы и глаза мальчика Жана.  Он почти вплотную приблизил свое лицо к лицу мертвого, мягко провел по темным волосам и стал разглядывать рану.  Он чувствовал, что Брандт внимательно наблюдает за ним.  Брандт, действительно, следил за его действиями: он давно уже приметил этого способного паренька и даже читал в студенческом научном журнале его работу по опухолям – совсем недурную.  Из него, пожалуй, вышел бы вполне приличный патологоанатом – для этого нужно заинтересовать мальчишку своим делом: вон и к мертвым он, кажется, относится без отвращения - вон как рассматривает некроз…
     Тут Антуан резко выпрямился и обернулся к Брандту:
     - Профессор, взгляните сюда… Вы не находите, что… По-моему, тут имеются известковые метастазы – об этом говорит цвет мозговых оболочек.  Я сразу обратил внимание: если б удар о землю был чрезвычайно сильным – тело пострадало бы больше.  А оно почти не пострадало – зато на черепную кость страшно смотреть.  Кажется, здесь была множественная миелома – тогда становится понятным, почему так пострадали кости черепа: костное вещество просто-напросто изъедено болезнью.  Может быть, следует взять биопсию?
     Брандт усмехнулся, покачал головой и снова склонился над трупом. 
     - Что ж, вполне возможно, что Вы и правы.  Можно сделать распил кости и посмотреть, как будут вести себя ткани мозга при фиксации формалином – они обычно меняют цвет. 
     Профессор хитро посмотрел на студента. 
     - Хотите взглянуть, Браун? Это чрезвычайно красивое зрелище. 
     Ему и так уже было понятно, что мальчишка неравнодушен к красоте.  Антуан смущенно пожал плечами:
     - С удовольствием, профессор.  Я и сам хотел просить Вас об этом: вскрытие миеломы – крайне интересная вещь. 
     На самом деле в этот момент он думал только об одном: как можно дольше задержаться около мертвого и впитывать в себя нежный изгиб бровей юноши, похожих на ласточкины крылья, живую красоту губ, ароматный оттенок смуглой кожи, к которой еще, кажется, и не прикасалась смерть.  Мертвого перенесли в лабораторию. 
     Вдвоем с Брандтом они быстро распилили черепную кость.  Картина, открывшаяся глазам Антуана, была настолько прекрасна, что он на мгновение зажмурил глаза, как в детстве при виде рождественского дерева.  Когда он снова открыл их, то увидел Брандта, внимательно рассматривающего опухоль.  В руках у него были щипцы.  Тогда Антуан яростно, с молниеносной быстротой, бросился к распластанному на столе юноше и почти сшиб профессора с ног: так влюбленный не допускает мысли, что кто-то до него может завладеть его сокровищем. 
     - Дайте… дайте мне эти щипцы, пожалуйста!
     Брандт внимательно посмотрел на паренька поверх своих страшных очков: нет, как видно, он не ошибся в мальчике. 
     - Ну держите, раз Вы такой упрямый.  Нужно взять ткань на биопсию, затем обработать опухоль формалином, и вот тогда…
     Но Антуан уже не слушал его.  Как зачарованный, он глядел на распил: опухоль имела ярко-розовый цвет и по насыщенности оттенков напоминала едва раскрывшуюся розу. 
     - «Малиновое желе»…- услышал он позади голос Брандта.  – Вполне научное название.  Красиво, правда?
     -Да…- прошептал Антуан. - Да…да…да…
     Он понял, что ни за что, ни за какие сокровища в мире не сможет нарушить эту красоту.  Точно невольный убийца, он беспомощно посмотрел на уродливые, тяжелые щипцы в своей руке.